Шрифт:
Закладка:
— Гульнара, ты ни в чем не виновата, — произнес он твердо. — Ответственность за произошедшее целиком на мне. Я… даже предположить не мог, что ты невинна. Я подумал, что ты и в самом деле беременна. Только от другого мужчины.
Булат не знал, зачем это сказал. Но почему-то посчитал важным объяснить Гульнаре, из-за чего повел себя как животное, а не как взрослый и адекватный мужчина. Правда, это объяснение выставляло его в еще более нелицеприятном свете. Получается, что он… что? Хотел наказать Гульнару за ложь?!
Именно так и получается. Только наказал он невиновного человека. И невинную девушку.
Гуля сначала смотрела на него молча и нахмурившись. А потом ахнула. Даже пальцы к губам прижала.
— Ты думал, что я… Что я хочу, чтобы ты… взял на себя чужого ребенка?! — Булат мрачно кивнул. Ее лицо мгновенно словно закрылось. — Я бы так никогда не поступила, — сухо закончила она.
Булат еще раз кивнул. Он теперь откуда-то это точно знал. Что Гульнара не стала бы так поступать. Но что ему делать с этим знанием, совершенно запоздалым? Анамнез собирают перед операцией, а не после.
— В общем, давай просто забудем о том, что случилось, — голос Гульнары звучал по-прежнему сухо и ровно. — Мы с тобой оба недооценили ситуацию. Оба, скажем так, совершили ошибки. Поэтому просто отказываемся от взаимных претензий и расходимся каждый в свою сторону. Все.
— Все?!
— Все, — Гульнара встала, одернула платье. — Я пойду.
— Как?!
— Мне пора. Спасибо за чай.
Булат буквально услышал несказанное: «И за все остальное». Угу, включая дефлорацию.
Это же не его профиль!
Он тоже резко встал.
— Я отвезу тебя.
Гульнара обернулась вполоборота.
— Спасибо. Не нужно. Я на машине.
Они больше не сказали друг другу ни слова. Неловко кивнули на прощание. За Гулей закрылась дверь, а Булат прислонился к стене и прикрыл глаза.
Ни хрена себе денек выдался. Ложная беременность и настоящая девственница. Прямо как в сериале для домохозяек. Быть героем такого сюжета Булату не нравилось. А еще ему в принципе очень не нравилось то, как все завершилось.
Ладно, сначала в душ, освежиться. А потом можно и подумать, что со всем этим сериалом с беременностями и девственницами делать.
* * *
Гульнара спокойно добралась домой. Правда, когда поднималась по лестнице, запоздало осознала, что все-таки снова натерла ногу, и каждый шаг отдавался болью. Ну ничего, она уже дома. Гулю встретила радостным повизгиванием Винни, но выходить сил уже не было. Гульнара пообещала Винни сходить с ней на прогулку попозже, а на крайний случай есть салфетка в углу туалета. Приняла душ. Равнодушно смотрела на то, как вода смывает с бедер засохшую кровь. А потом, надев пижаму, легла в постель. Винни устроилась у нее в ногах и затихла.
Этот день надо просто пережить. Жизнь — зебра. И надо просто перетерпеть черную полосу. И дожить до светлой полосы. Всего-то.
Мамма-Мия говорит, что любой дождь рано или поздно кончается радугой. Гульнара повернулась на бок, обняла подушку и все-таки расплакалась. Может быть, если поплакать, то дождь закончится быстрее.
После слез стало легче. Лежать вдруг показалось бессмысленным. Гуля встала и пошла на кухню. Вдруг захотелось есть. Винни тоже разделяла это намерение. Гульнара покормила собаку, а потом открыла шкаф и долго смотрела на коробочки с чаем. А вот марокканского из васильков у нее нет. Даже не знала, что такой существует. Она так и не распробовала, не поняла, вкусный ли. Помнила только, что горячий был. Гуля вздохнула и, за неимением васильков, достала упаковку тизана из мяты и базилика.
Чай заваривался, Винни, наевшись, развалилась на пороге кухни, а Гуля, подперев щеку рукой, смотрела на листочки в прозрачном чайнике.
Ну что такого с ней страшного произошло? С точки зрения отца, наверное, катастрофа. С точки зрения мамы, наверняка, тоже. С точки зрения Маммы-Мии — дело-то житейское. Гуля даже услышала, как Милана это говорит, и с какими интонациями. А с ее точки зрения, с точки зрения самой Гульнары?
Это не было катастрофой. Это не было делом житейским и обыкновенным. Это было что-то среднее. Нет, и средним это тоже не было! Гульнара встала и подошла к окну, замерла, прислушиваясь к себе, к своим ощущениям. Это удивительно, но Гуля не фиксировала в себе никаких значительных перемен. В моменте боль была сильной, острой, но краткой. И быстро прошла. Непонятно даже, откуда при этом столько крови.
Гульнара снова вздохнула, отвернулась от окна, уперлась поясницей в подоконник и уставилась на чайник. Интересно, уже заварился? Лучше подождать еще чуть-чуть.
Гульнара в себе никаких значительных перемен не чувствовала. Но с точки зрения тех норм морали, в которых вырос ее отец, Гульнара сейчас вообще другой человек. И… и бракованная невеста, наверное. Которая опозорила свою семью.
Гуля вернулась за стол и продолжила гипнотизировать чайник. Она все свою сознательную жизнь словно сидела на двух стульях.
Один стул — это традиции, в которых выросли родители, и которые они считали нормой. И Гульнара подчинялась этим нормам. Она просто не знала, не умела, что это такое — спорить с отцом. И не потому, что он был ужасно грозным и строгим. Наоборот. Потому что он очень сильно любил ее. Гуля это не то, что знала. Она просто не представляла, как может быть иначе. Человек ведь не задумывается о том, как он дышит. Дыхание — неотъемлемая часть жизни. Естественная и необходимая. И любовь отца — такая же естественная и неотъемлемая часть ее жизни. Точно так же и Гульнара любила отца. Восхищалась им. Гордилась. И точно знала, что, как поется в детской песне, папа может все, что угодно. И как в такой ситуации с ним спорить?!
А второй стул — это современная жизнь вокруг Гульнары, активным проводником которой была Мамма-Мия. Которую Гульнара тоже очень любила. И очень хотела быть похожей на нее.
Сегодня, получается, Гульнара окончательно свалилась с первого стула и приземлилась… Куда? На второй стул? Или просто свалилась? Рухнула вниз?
Гуля подтянула к себе чашку, налила чай, втянула носом аромат. Интересно все же, вкусные васильки? Надо будет купить и попробовать.
Ну и что теперь ей делать, в самом деле?
А ничего. Как она и сказала Булату.
Ну не откажется же отец от нее из-за этого?
