надо. Новость о смерти соседа воспринимали в основном безучастно, никто не плакал. Многие вообще не понимали, о ком речь. Крупных ссор давно не было, последний инцидент с поножовщиной отмечался в начале июля. Так, мелкие стычки, драки, в которых Бобров никогда не участвовал. Человек он был тихий, но так мог посмотреть… С ним не общались, на всякий случай сторонились, никто его не обижал. Вечером в понедельник видели, как он нервно расхаживал по коридору, курил. Своими планами с постояльцами не делился.

Через час созрел удручающий вывод: общага не поможет. Языком Бобров не трепал, в компаниях не отмечался. Жил в своем замкнутом мире. Иногда по ночам сваливал, где-то болтался, но всегда возвращался — мрачный и трезвый. На удивленный вопрос: а как же строгий режим и «комендантский час» с одиннадцати вечера? — постояльцы смеялись: эти вахтерши только для посторонних такие строгие и принципиальные. Рубль покажешь — и все дороги открыты.

Повторный опрос вахтерши ничего не дал. Женщина, испуганно стреляя глазами, призналась, что иногда идет на «уступки» проживающим — разумеется, из сочувствия и по доброте душевной. Но добавить к сказанному ей все равно нечего.

— То есть Боброва избили, но он не унялся, — констатировал Чайкин. — Поздно вечером куда-то рванул, влип в историю — в итоге мы имеем труп. Те двое, что его отдубасили, действовали не сами, их кто-то послал. И они, конечно, знают, кто их послал. Возможно, они и прикончили Боброва, или тот, с чьей подачи они действовали. Найдем их — и ниточка потянется…

— Вот вы с Чекалиным и займетесь, — резюмировал Микульчин. — Надежда слабая, их, полагаю, уже нет в городе, но отработать надо.

— Я тоже считаю, что эти двое были не местные, — добавил Павел. — Оттого и вели себя так нагло. Убивали, кстати, не они, знали ведь, что засветились в общаге — не тупые же совсем.

На пилораме также не узнали ничего полезного. Начальство вздыхало: жалко товарища, ушел в расцвете лет, но ничего, найдется замена. Не такой уж ценный кадр. Личным примером коллег не вдохновлял, к сияющим производственным вершинам не рвался. Друзей или товарищей у него здесь не было, в задушевных беседах не участвовал.

На пилораме Павел убил три часа, вернулся к окончанию рабочего дня — уставший, хорошо хоть не пешком!

— Чего и следовало ожидать, — проворчал Микульчин. Он сидел за столом, пил остывший чай, «бычковал» выкуренную наполовину сигарету. — Это не расследование, а какое-то проклятье. О потерпевших нет никакой информации. То ли люди, то ли призраки. Сделал запрос в Луговое Брянской области. Испорченный телефон какой-то… Да, проживал такой товарищ, получил паспорт в таком-то году — на вполне законных основаниях, хотя история темная. Они чего-то недоговаривают, видимо, чуют, что напортачили. Что за «законные основания», никто не знает. Приведение прежнего документа в негодность, утрата, что там еще…

— Выдан на основании справки об освобождении, — подсказал Болдин. — Проверку гражданина провели формально, халатность или подмазал кого-то в паспортном столе.

— Вовсе необязательно, — отмахнулся Микульчин. — Пусть и отсидел, ну и что? Вышел на свободу с чистой совестью — таких миллионы. Не граждане, что ли? Только и выпытал, что появился этот товарищ в Луговом в 1966 году, вел законопослушную жизнь, работал на тамошних лесозаготовках, ни в чем порочащем замечен не был. Чушь собачья, в общем.

— Нужно в командировку людей снаряжать, — заметил Павел. — По телефону такие вопросы не решаются. Даже официальный запрос ничего не даст. Придет официальная отписка — и иди с ней в туалет.

— Ага, Ваншенину только заикнись об этом, — проворчал капитан. — Мало от него получаем? Начнет кричать про разбазаривание народных средств, про оголение ответственного участка фронта. А вдруг еще кого-то убьют? В чем-то он прав, на город всего один отдел, и наша работа лишь этим тройным убийством не ограничивается. Просто забыли про остальное, а дела-то копятся. Да и пустое это дело — командировка твоя. Если Бобров здесь вел себя, как разведчик в тылу врага, то и в Луговом будет то же самое. Опросим весь поселок и ничего не выясним. Здесь и сейчас нужно работать.

— Чую, Константин Юрьевич, имеем мы дело с некой давней историей. Что-то тянется из прошлого. Происходили в городе какие-то события…

— А что тут могло происходить? — фыркнул Микульчин. — Война тут была. Два года и два месяца оккупации. Смоленск освободили в сентябре 43-го, в Плиевск наши ворвались почти в тот же день — с севера ударили. Плакаты по городу висят, видел? Через месяц отмечать будем очередную годовщину.

— Сами-то участвовали в этих событиях, Константин Юрьевич?

— Воевал. Но не здесь — на Ленинградском фронте. Оттуда я родом, из Шлиссельбурга, что на Ладоге. Половину войны в милиции Васильевского острова работал, потом прошение наконец удовлетворили, отправили на фронт. Провоевал недолго, под Таллином крепко контузило, два месяца в госпитале, потом опять на гражданку — в родную милицию. Просил — бесполезно. А сюда восемь лет назад переехали, обстоятельства так сложились. Так что особо в истории этого города я не силен.

— Хотелось бы поговорить со знающим человеком.

— Поговори, кто не дает? Долгожителей здесь хватает — и войну последнюю вспомнят, и даже Гражданскую. Только давай в нерабочее время, договорились? Если честно, не понимаю, что ты хочешь узнать.

Если честно, Павел тоже этого не понимал. Что было — быльем поросло, сейчас и жизнь другая, и заботы у людей другие. Но что-то в прошлом имело место, пусть и не общеизвестный факт — он это чувствовал. Почему Боброва убили недалеко от озера? Зачем его понесло туда на ночь глядя? И с кем?

По хронологии, если эксперт не ошибался, убийство Боброва было первым в цепи. Давил на кого-то, шантажировал, грозился сдать правоохранительным органам? И некто повел его на озеро, прикинувшись другом. Таманского с собой не взяли. Почему? Миллион причин. До озера не дошли, убийца напал сзади, искромсал человека стилетом. Что за стилет? Откуда? Не русское оружие. Может, немецкое? Рано забивать этим голову. Шли, определенно, к озеру, а не обратно, положение тела обмануть не может. К телу злоумышленник старался не прикасаться, оттого и не уволок с тропы. Почему шли именно на озеро? Что там?

В восьмом часу вечера он доехал на «газике» до общежития, поставил машину у входа. Настроение было странное. Что-то нервировало. Вспоминалась Алена Ваншенина, он видел ее глаза, улыбку, вспоминал, как девушка колебалась, прежде чем решиться на свидание. Хотелось верить, что это не от безделья. Но Алена будет завтра. А что сегодня?

Беспокойство было связано с чем-то другим. Видимо, с работой. До своей комнаты Павел не добрался, посидел на лавочке, прошелся по