— А, нет. Это для мамы Розы. Она жутко любит шоколад… А вы?..

— Да так, подарок коллеге.

— Что, старое доброе взяточничество?

— Почему же сразу взяточничество. Хочу отплатить кое-кому за услугу.

— Так это оно и есть. Взяточничество в чистом виде. У нас, знаете, на кафедре висел хороший плакат на эту тему. Что-то в том духе, что взятка разлагает общество.

— А вы, когда англичанам коньяк дарили, разве не разлагали общество?

— Ой, ну бросьте, это ж англичане! У них классовое сознание. Как известно, оно разлагается само.

Тут из подсобки вынырнул заведующий и закричал на весь зал:

— Граждане! Гастроном закрывается через полчаса! Не занимайте очередь.

По толпе пронесся разочарованный стон, сменившийся волной гнева. Мужик в кепке успокаивал краснолицую женщину: «Вы не волнуйтесь, мы успеем». Толпа бурлила и напирала вперед. В какой-то момент Фролова прижало к Юдину; из деликатности он отвернул голову так, чтобы не столкнуться с ним щекой. Перед прилавком места было чуть больше — продавщица рявкала на всех, кто наваливался на витрину, и люди волей-неволей расступались. Юдин отлип от Фролова и схватил две разрешенные коробки грильяжа. Фролов попросил одну, и продавщица удивленно напомнила:

— Можем дать две в одни руки.

— Точно, — спохватился Фролов. — Тогда две.

Вместе с Юдиным они вышли из гастронома и двинулись по дороге через сквер. Дорожка расходилась: Фролову нужно было на трамвайную остановку, а Юдин засобирался домой. Он остановился в нерешительности, сунул конфеты в авоську и пожал Фролову руку.

— Ну, всего доброго. Приятно было увидеться.

Повинуясь порыву, Фролов протянул Юдину одну из своих коробок.

— Вот, возьмите. Это для Розы Эдмундовны.

Юдин округлил глаза.

— Вы чего? Не нужно.

— Нет-нет, берите. Мне все равно нужна только одна коробка.

— А как же ваша жена? Подарите ей вторую.

Что он заладил: жена да жена. Перед глазами у Фролова опять встало бледное лицо Лены; он отмахнулся от этого видения и, сам не понимая, зачем это делает, сердито повторил:

— Возьмите.

После некоторых колебаний Юдин взял коробку и рассеянно поблагодарил:

— Спасибо.

— Не за что. Я пойду.

Когда он уже сделал несколько шагов к остановке, вслед полетел оклик:

— Владмрпалыч! Будете рядом — заходите в гости.

Уже возвращаясь домой, Фролов вспомнил, что ничего не спросил об успехах Вани, не обсудил уроки, не уточнил, когда зайти в следующий раз. Он не то чтобы думал о Юдине, но в груди поселилось непривычное чувство, что случилось что-то важное; чувство свернулось в груди клубком, как кошка, и грело его.

В понедельник Фролов проснулся с ощущением, что неделя будет необыкновенно хорошая. И неделя и вправду оказалась лучше прежней. Танечка получила коробку конфет, оттаяла и пообещала скоро раздобыть списки. Соседи привезли из деревни мясо и по доброте душевной продали пару кило. Из половины мяса Фролов накрутил фарш на пельмени, остаток пошел на суп и рагу, на которых так настаивала Тамара Лаврентьевна. Он озвучил эту мысль Лене: думал подбодрить ее — мол, видишь, живем по заветам твоей матери, пусть порадуется. Лена тускло улыбнулась и отвернулась, не сказав ни слова.

Единственное, что омрачило настроение Фролова, — случай с Ванькой в середине недели. Ванька принес из школы четверку по английскому.

— А почему не «пять»? — спросил Фролов. — Тебе репетитор не подходит или что?

Ваня сконфузился и промямлил что-то неубедительное.

— Чего говоришь? Не слышу.

— Я говорю… ну… репетитор-то хороший… просто зачем мне вообще английский?

— В смысле — зачем? Чтобы быть образованным человеком.

— Пап, но я бы лучше пошел в секцию по радиотехнике. У нас в ДК есть кружок радиолюбителей, там как раз по средам…

— Голову мне не морочь.

Еще пару раз после работы Фролов заезжал в гастроном с тайной надеждой увидеть Юдина и переброситься парой слов, но Юдин не появлялся. Какая-то часть Фролова жалела об этом. Другая замечала: и слава богу.

В воскресенье Фролов и Лена поехали на годовщину к Егоровым. Егоровы жили в Гагаринском. Это был небольшой новый район, возникший семь лет назад на месте старой деревни. Егоровым досталась квартира с улучшенной планировкой: комнаты не смежные, а изолированные, ванная и туалет отдельно, в коридоре — ниша для хранения зимней одежды, лыж и велосипеда.

Первые пару лет Шурик водил по квартире экскурсии для новых знакомых, сетуя на вечный ремонт и непритязательный вид из окна. Все понимали, что Шурик лукавит: место было хорошее, квартира на загляденье, и, чтобы получить ее, пришлось поднапрячься с кооперативными взносами.

Гости собрались к пяти. Кроме Фроловых, на годовщину еще позвали Комаровских — семейную пару с Лялиной работы, и Аркашу, давнего приятеля Шурика, который недавно развелся и не упускал случая об этом пошутить. Фролов с Леной пришли раньше всех, без пятнадцати шесть. Ляля металась между кухней и комнатой, расставляя по столу тарелки. Фролов улучил момент и подарил ей букет белых гвоздик.

— С праздником, Лялечка, — сказала Лена. — Вов, правда же она у нас сегодня очень красивая?

— Ну довольно, — покраснела Ляля. К празднику она накрутила бигуди, подвела глаза и губы, выщипала брови да еще и нарядилась в блестящее платье с вырезом. — А где Ваню потеряли?

— Он сегодня не придет, ушел к девушке.

— К девушке? Во дает. А я для него конфеты достала. Шоколадные, с помадкой, как он любит.

Последние десять лет Ляля говорила о Ване как о пятилетнем.

— Ему вообще не до нас, — сказал Фролов. — У него одна Оксана на уме.

— Ребята, проходите скорее. Лена, какие у тебя шикарные туфли.

— Да-а-а-а, выкинули у нас в универмаге, полдня за ними стояла.

— С ума сойти… А Ванечке конфеты с собой возьмешь? Я тебе потом напомню, не бойся. Или давай прямо сейчас отложим, чтобы не забыть.

Фролову всегда было неловко от Лялиного простодушия и ее настойчивой заботы о Ваньке. Ляля много лет лечилась по женской части — пыталась завести ребенка,