Шрифт:
Закладка:
Из Томска в Омск эвакуация 5000 пленных красноармейцев и австро-германских военнопленных осуществлялась на баржах. Как следовало из осмотра барж, составленного врачами Земгора: От голода и болезней заключенные умирали повально. На барже «Вера» смертность доходила до 180–200 человек в день. Больные тифом, цингой, дизентерией лежали вместе со здоровыми на полу почти в воде… В акте по барже «Волков» указывалось: «Массами умирающие часто выбрасывались в реку, частью были погребены на берегах во время стоянок». На барже № 4 «сброшено в кучу до 200 трупов, сильно разлагающихся»[3355].
На допросе, на вопрос о массовом терроре, творившемся в его владениях, Колчак ответил, что был не в курсе происходящего[3356]. При этом Колчак признавал, что: «Деятельность начальников уездных милиций, отрядов особого назначения, всякого рода комендантов, начальников отдельных отрядов представляет собою одно сплошное преступление… Все это усугубляется деятельностью военных частей, польских и чешских, ничего не признающих и стоящих вне всякого закона»[3357].
Колчак ко времени допроса очевидно «забыл», как он благодарил «за высокое понимание долга и за труды» усмирителей декабрьского восстания в Омске[3358]. Как заявлял усмирителям кустанайско-атбасарского восстания: «От лица службы благодарю генерал-майора Волкова и всех господ офицеров, солдат и казаков, принимавших участие при подавлении восстания. Наиболее отличившихся представить к наградам»[3359]. Ген. Розанову, главному палачу красноярского восстания объявлял: «Благодарю вас, всех начальников, офицеров, стрелков и казаков за отлично выполненную работу»[3360].
И это помимо тех приказов, которые подписывал лично адмирал, вводивших систему массового ничем неограниченного террора на подвластной ему территории. Так, например, прибыв в сентябре в Харбин и застав здесь забастовку железнодорожников, Верховный правитель был взбешен: «всякий, кто будет подстрекать к забастовке, будет арестован, предан военно-полевому суду и расстрелян, за всякое умышленное повреждение железных дорог и всякие затруднения, чинимые воинским эшелонам каким бы то ни было способом, виновные по приговору военно-полевого суда будут расстреляны…»[3361].
Действия адмирала получали полную поддержку и одобрение союзников. Так, по случаю расправы над Степно-Баджейской республикой из Омска в Красноярск пожаловал сам главком войск интервентов ген. Жанен. На специально устроенном параде карателей французский генерал лично вручил французские и чехословацкие награды наиболее отличившимся[3362]. В начале мая бывший американский президент У. Тафт опубликовал статью, в которой поддержал колчаковское правительство и назвал большевиков «врагами всего человечества и мировой демократии»[3363]. В свою очередь французское правительство так же приветствовало успехи адмирала в его борьбе против большевиков — «врагов человечества»[3364].
Союзникам периодически и самим приходилось «пачкать руки». Так, в сводках главного колчаковского штаба за июнь — июль 1919 г. сообщалось: ген. Грейвс приказал своим частям, действовавшим в Шкотовском районе, беспощадно уничтожить повстанцев на Сучанской ветке[3365]. Другая сводка гласила: «Приморский район, Иманский участок. В районе ст. Шмаковка американская рота повела наступление на красных, укрепившихся в дер. Успенка и постоянно нападавших на Уссурийскую железную дорогу. В бою под Успенкой красные понесли потери убитыми и пленными. В тот же день отряд американцев вел бой с большевистскими бандами в районе разъезда Красовского…»[3366].
Однако в отношениях с союзниками присутствовала одна загадка, немало смущавшая колчаковцев: с одной стороны поддерживая Верховного правителя, союзники одновременно оказывали помощь «атаманам» сеявшим анархию в тылу колчаковской армии. Именно с этого союзнического «благословения… по неведению», по словам ген. В. Флуга, в атмосфере сибирского многовластия пышно расцвело на Д. Востоке «атаманство»[3367]. По мнению Мельгунова, «здесь было, очевидно, не одно только «неведение»» и приводит пример, что «французская военная миссия продолжала организовывать самостоятельные отряды «особого назначения»»[3368]. Посланный для оценки ситуации ген. Иванов-Ринов сообщал, что союзники смотрят на произвол атаманов сквозь пальцы, умышленно поощряя анархию, подрывающую российскую власть на востоке[3369].
* * * * *
Если политика западных «союзников» вызывала недоумение даже у колчаковцев, то с Японией таких вопросов не возникало. Страна восходящего солнца демонстрировала свои цели вполне открыто.
Интерес Японии к Дальнему Востоку проявился еще в декабре 1917 г., когда произошла первая высадка японцев во Владивостоке в целях охранения военного снаряжения союзников. По-видимому, высадка была совершена по собственной инициативе, но она не была случайной и изолированной. «Показательно, — указывает Мельгунов, — что подготовка внедрения японцев началась гораздо раньше»[3370]. Так, телеграмма комиссара Временного правительства Русанова от 17 июня 1917 г. сообщала, что во Владивосток непрерывно прибывают из Кореи под видом рабочих и лиц разных профессий японские жандармские чины и агенты секретной полиции[3371].
О серьезности намерений Токио свидетельствовало и тот факт, что численность японских интервенционистских сил превышала количество всех остальных частей интервентов в России, вместе взятых, — в два-три раза. Известный американский политолог Дж. Спарго в сентябре 1919 г. приходил к выводу, что Сибирь была необходима для Японии, как источник ресурсов для индустриализации страны. Спарго призывал активизировать помощь Колчаку, в противном случае «Сибирь окончательно попадет под японское владычество»[3372].
Колчак, пытаясь заручиться поддержкой Японии и сохранить при этом помощь союзников, лавировал между ними, сепаратно обещая преференции то тем, то другим. Полностью завися от Англии, Франции и США, за их спиной Колчак одновременно заявлял японцам, что «поскольку, если помощь будет предоставляться разными странами, будет трудно удовлетворить интересы каждой из них, мы предпочли бы полагаться на помощь одной Японии»[3373].
Но японцы «предпочли финансировать собственные подконтрольные казачьи формирования Семенова, Калмыкова, Розанова, Хорвата и др. Им направлялось вооружение, снаряжение, военные инструкторы, причем, несмотря на полную зависимость этих отрядов от японского командования, помощь и инструкторов присылали также и Англия, и Франция. Военный министр Сибирского правительства ген. Иванов-Ринов, посланный в октябре 1918 г. на восток с заданием покончить с многовластием и анархией, сообщал: «Положение на Дальнем Востоке таково: Хабаровск, Нижний Амур и железная дорога Хабаровск — Никольск заняты атаманом Калмыковым, которого поддерживают японцы, за что Калмыков предоставляет им расхищать неисчислимые ценности Хабаровска. Японцы, в свою очередь, предоставляют Калмыкову открыто разбойничать…, расстреливать всех кого захочет… Семенов, поддерживаемый также японцами, хотя и заявляет о своей лояльности в отношении командного состава и правительства, но позволяет своим бандам также бесчинствовать в Забайкалье…»[3374].
Атаманы, хоть и не планировали захватить Москву, обходясь мелкими пограничными разбоями, готовы были служить японским интересам, в отличие от Колчака, о котором японский генеральный консул Сато писал: «Он не сомневается, что сможет изгнать
