или письма не о любви [A Sentimental Journey; Zoo, or Letters not about Love]. М.: Новости, 1990. C. 347). В первой советской публикации «Zoo» этот эпизод был попросту вымаран цензурой. Шкловский пережил сталинское время, продолжая поддерживать близкие отношения со многими членами семей арестованных друзей, включая Надежду Мандельштам. В 1930‐х годах Шкловский пытался писать в духе новой советской прозы и даже принял участие, вместе с другими советскими писателями, в прославлении сталинской стройки и места подневольного труда — Беломорканала; Шкловский отправился туда навестить своего арестованного брата. После политической активности юных лет он прекратил участие в каких бы то ни было публично выраженных формах диссидентства (от которого к тому времени мало что оставалось). В 1966 году он подписал письмо в поддержку Андрея Синявского и Юлия Даниэля, которых предали суду за их творчество. Литературные произведения Шкловского тем не менее постоянно подвергались критике за «остранение», независимо от тематики. Его обвиняли, например, в том, что он «одинаковым стилем пишет о Достоевском, о кинокартине, маневрах Красной Армии. Поэтому мы не видим Достоевского и не видим Красной Армии: мы видим только Шкловского». См.: Чудаков А. П. Два первых десятилетия // Шкловский В. Гамбургский счет. С. 25.

850

Эйхенбаум Б. Мой современник. Л.: Издательство писателей, 1929. С. 132. «Шкловский — не только писатель, но и особая фигура писателя. В этом смысле его положение и роль исключительны. В другое время он был бы петербургским вольнодумцем, декабристом и вместе с Пушкиным скитался бы по Югу и дрался бы на дуэлях».

851

III главку своей декларации В. Б. Шкловский начинает с такой фразы: «В романе Жюль Ромена „Доноого-Тонка“ в городе, построенном из‐за ошибки ученого, был поставлен памятник научной ошибке. Стоять памятником собственной ошибке мне не хотелось». — Прим. пер.

852

Гинзбург Л. Человек за письменным столом. Л.: Советский писатель, 1989. С. 59.

853

Здесь в оригинале используется термин «readymades» — «найденные объекты». Данный термин часто применяется в описании произведений модернистского и современного искусства, частично или полностью состоящих из готовых объектов, сделанных не самим художником, а лишь использованных им для своей работы. Автор здесь намекает, что под маскировкой покаяния Шкловский на самом деле воздвигает памятник формализму, только прикрытый снаружи расхожими политкорректными клише. — Прим. пер.

854

Шкловский В. Памятник научной ошибке // Литературная газета. 1930. 4. № 41. C. 1. После тактической демонстрации цитат из трудов Энгельса автор представляет формалистов не как идеологических врагов советских марксистов, а как запутавшихся ученых, которые по ошибке выстроили свою теорию ненаправленной литературной науки — как тот самый вымышленный романтический город. Шкловский, ветеран Первой мировой войны, жонглирует милитаристическими метафорами, часто применяемыми в советском публичном дискурсе, только вместо того, чтобы вести идеологическую гражданскую войну между теми, кто с нами, и теми, кто против нас, Шкловский пишет, что борьба «нейтрализует определенные участки фронта», которые он приравнивает к «ненаправленному искусству» — это иносказательное название «третьего пути» или «хода коня». Вместо практики марксистского социологического метода он придерживается теории культурной эволюции Юрия Тынянова и собственного принципа параллелизма, вдохновленного творчеством Лобачевского. В своей книге «Литература и революция» (1923) Лев Троцкий раскритиковал «Формальную школу» за антимарксистские буржуазные тенденции, окрестив ее «препарированным недоноском идеализма». Пародируя метод параллелизма Шкловского, Гельфанд рассказывает историю царя Мидаса, уподобляя «переобмундировавшегося» Шкловского замаскированному царю Мидасу с формалистскими ушами. В конце концов Гельфанд поднимает ставки, задаваясь вопросом: «Что случилось с Виктором Шкловским?»: «<…> от ложных и реакционных методов не отрекаются. Их либо уничтожают, либо остаются в рабстве у них. Этой истины Шкловский пока не понял. Со Шкловским ничего не случилось. Декларация его лишний раз показывает, что острее чем когда-либо перед марксистским литературоведением стоит необходимость идейного уничтожения школы „нейтрализаторов“, школы воинствующей литературоведческой реакции». См.: Гельфанд М. Декларация царя Мидаса, или что случилось с Виктором Шкловским? // Печать и революция. 1930. № 2. C. 15, курсивный текст соответствует словам, выделенным в оригинале. Если бы год публикации критической статьи Гельфанда был 1937, а не 1930, подобный призыв к уничтожению был бы воспринят буквально, что обернулось бы прямой угрозой жизни писателя, а не только его деятельности в сфере литературной критики. М. Гельфанд опубликовал резкую критику предполагаемого извинения Шкловского в своем эссе «Декларация царя Мидаса, или что случилось с Виктором Шкловским» (1930). Несмотря на зловещие оттенки критической ярости Гельфанда, его наблюдения весьма проницательны: он обвиняет Шкловского в «кантианской реакции» и отсутствии гегелевско-марксистской диалектики. Более того, Гельфанд нападает на «нейтрализованную зону фронта» Шкловского, утверждая, что Шкловский страдает политнеграмотностью по отношению к революции, оставаясь адептом «буржуазной» Февральской революции (М. Гельфанд указывает, что «Формальная школа с самого начала конституировалась как особый идеологический отряд буржуазной контрреволюции эпохи второго тура русской революции». — Прим. пер.) с ее ставкой на гражданские свободы и независимость творчества. (Едва ли можно оспорить подобное утверждение; действительно, Февральская революция и ее конституционная программа должны были оставаться для Шкловского побочной потенциальной возможностью — путем, по которому не пошла история России.) См.: Boym S., Politics and Poetics of Estrangement.

855

«Существовал старый термин — остранение: его часто печатают через одно „н“, хотя слово это происходит от слова „странный“, но термин вошел в жизнь с 1916 года в таком написании. Но, кроме того, его нередко путают по слуху, говорят „отстранение“, значит — отодвигание мира». Шкловский В. Избранное в двух томах. М.: Художественная литература, 1983. Т. 2. С. 188.

856

Плюрализм у Арендт не является ни партикуляризмом, ни политикой идентичности, ни даже политикой другого. Он зиждется на отличительности и множественности, а не на агонистическом бракосочетании собственного «Я» с другим. Только в процессе взаимодействия с другими людьми и самоотдалении мы раскрываем не то, что мы такое, а то, кто мы есть. Arendt H. The Life of the Mind. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1977. P. 179–193. Это служит репрезентацией явно выраженного поворота вспять концепции подлинности Руссо; индивид становится «подлинным» человеком и свободным человеком только на сцене мирового театра. Arendt H. The Origins of Totalitarianism (1958). New York: Meridian Books, 1969. P. 466.

857

Саломон Маймон (Salomon Maimon,

1753–1800) — философ и публицист, каббалист и мистик белорусско-литовского происхождения. Значительная часть его произведений была написана и опубликована на немецком языке. Развивал идеи, критические по отношению к трудам Иммануила Канта, и состоял с ним в полемике. Считается, что Маймон долгие годы оставался единственным среди множества оппонентов Канта, которого тот одобрял и ценил.