835

Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 195, то же: Sentimental Journey. P. 195.

836

Термин «дегуманизация искусства» был придуман испанским философом Хосе Ортега-и-Гассетом, который утверждал, что, в отличие от искусства эпохи Возрождения и романа XIX столетия, человек больше не находится в центре современного искусства; искусство не «подражает реальности», а действует через инверсию, воплощая в жизнь свою собственную реальность и реализуя поэтические метафоры: «Лирическое оружие обращается против естественных вещей, ранит и убивает их». Ortega-y-Gasset J. The Dehumanization of Art / Transl. by H. Weyl (1925). Princeton: Princeton University Press, 1968. P. 35.

837

Shklovsky V. Art as Technique (1917) // Four Formalist Essays / Ed. & transl. by L. T. Lemon, M. J. Reis (1917). Lincoln: University of Nebraska Press, 1965. P. 3–24, цит. по p. 12.

838

В. Б. Шкловский писал, вспоминая свою переписку с заключенным-смертником: «У меня сидел в тюрьме смертником один товарищ. Мы переписывались. Это было около трех или четырех лет тому назад. Письма выносил конвойный в кобуре. Друг писал мне: „Я подавляю в себе желание жить, я запретил себе думать о семье. Меня страшит одно (очевидно, это была его мания) — меня страшит, что мне скажут: `Снимай сапоги`, — у меня высокие шнурованные сапоги до колен (шоферские), я боюсь запутаться в шнуровке“». — Прим. пер.

839

Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 232 (то же: Sentimental Journey. P. 238).

840

Там же (Ibid).

841

Там же. С. 76 (Ibid. P. 60).

842

Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 195–196.

843

Позже Эльза Триоле остановила свой выбор на иной эстетике, убедив своего будущего мужа Луи Арагона перейти от сюрреализма к социалистическому реализму.

844

В англ. пер. немного изм.: «Material being conditions consciousness but conscience remains unsettled». Оригинал см.: Шкловский В. Третья фабрика. C. 7. В советских источниках лозунг «бытие определяет сознание» приписывался немецкому философу Людвигу Фейербаху, Гегелю, Марксу и Ленину. Примечательно, в контексте творчества Шкловского, что именно с этого лозунга начинался текст декларации «Литературного центра конструктивистов» (ЛЦК) — радикальной конструктивистской группы, созданной в 1924 году, в котором сообщалось, что писатель должен служить требованиям социально-промышленной революции. «Технический кодекс», цит. по: Горяева Т. М. Политическая Цензура в СССР. М.: Росспэн, 2002. C. 123.

845

«Есть остров (их даже несколько), на островах едят сахарный тростник. Там жарко. Язык полинезийских с примесью русских слов. В одном конце деревни сохранились даже французские слова. <…> Гвоздей там много и там есть бухта, в которой утопился некий боцман, которому гвозди не были нужны. Это „Бухта зависти“». — Прим. пер.

846

Это одновременно полемика с конструктивистами и с Толстым, в которой Шкловский явно дистанцируется от дидактической концепции искусства Толстого. Чтобы описать текущее положение формалистской «Второй фабрики», Шкловский рассказывает историю о «Льноцентре» в главе «О свободе искусства»:

«Лен. Это не реклама. Я не служу в Льноцентре. Сейчас меня интересует больше осмол. Подсечка деревьев насмерть. Это способ добывания скипидара.

С точки зрения дерева — это ритуальное убийство.

Так вот лен.

Лен, если бы он имел голос, кричал при обработке. Его дергают из земли, взяв за голову. С корнем. Сеют его густо, чтобы угнетал себя и рос чахлым и не ветвистым.

Лен нуждается в угнетении. Его дергают. Стелят на полях (в одних местах) или мочат в ямах и речках.

Речки, в которых моют лен, — проклятые — в них нет уже рыбы. Потом лен мнут и треплют.

Я хочу свободы.

Но если я ее получу, то пойду искать несвободы к женщине и к издателю».

Shklovsky V. Third Factory. P. 45. В повествовании о Льноцентре мы видим интересную аллегорию; автор пытается убедить себя в том, что свобода и несвобода — это не более чем вопрос точки зрения, однако мы наблюдаем его «крики при обработке» — т. е. в процессе общественного производства и адаптации к «угнетению». Об остранении и эзоповом языке см.: Wexler Katsnelson A. My Leader, Myself: Pictorial Estrangement and Aesopian Language in the Late Work of Kazimir Malevich // Poetics Today. 2006. Spring. Vol. 27. № 1. P. 67–97.

847

Shklovsky V. Third Factory. P. 47–49.

848

В книге «Третья фабрика» Виктор Шкловский писал: «Рынок давал писателю голос. Литературное произведение живет материалом. Дон-Кихот и „Подросток“ созданы не свободой. Необходимость включения заданного материала, неволя вообще создают творчество. <…> Я не хочу только делать из камней венские стулья. Мне нужны сейчас время и читатель. Хочу писать о несвободе, гонорарных книгах Смирдина, о влиянии журналов на литературу, о третьей фабрике — жизни. Мы („Опояз“) не трусы и не уступаем давлению ветра. Мы любим ветер революции. <…> Дайте скорость. <…> Сейчас меня занимает вопрос о границах свободы, о деформациях материала. Я хочу изменяться. Боюсь негативной несвободы. Отрицание того, что делают другие, связывает с ними». — Прим. пер.

849

Выбор цифры три в названии последнего экспериментального автобиографического произведения Шкловского вовсе не случаен: используя метафору советского производства, Шкловский говорит о своей школе как о «Первой фабрике», о своем обучении в формалистском кружке «ОПОЯЗ» как о любимой «Второй фабрике», а о своем текущем месте работы — Третьей кинофабрике, — как о фабрике советской жизни. Шкловский обещает в конечном итоге капитулировать, но просит, чтобы ему сохранили права гильдии писателей и их не лишали возможности дышать воздухом свободного города. Примечательно, что три автобиографических текста Шкловского заканчиваются «якобы капитуляцией» советской «фабрики жизни», — этот факт весьма проницательно подмечает Ричард Шелдон в своей вступительной статье к книге «Третья фабрика». Следует учитывать как исторические, так и личные обстоятельства этих капитуляций: чего стоит только вынужденное изгнание Шкловского после развертывания «Дела эсеров», во время которого многие из них были казнены, а его собственная супруга взята в заложники. Кроме того, каждая из капитуляций подана автором в форме суровой и амбивалентной притчи, помещенной в конце произведения, где автор заклинает советские власти не повторять опыт «Эрзерума». По сюжету этой притчи о трагическом недопонимании во время Персидской кампании в годы Первой мировой войны, как якобы поведал Шкловскому Илья Зданевич, воинов-аскеров нашли зарубленными, раненными в руку и голову, — ведь «аскеры, сдаваясь, всегда поднимают правую руку» (Шкловский В. Zoo, или письма не о любви [1923] // Сентиментальное путешествие; Zoo,