Шрифт:
Закладка:
— Это я давно знаю.
— Так знай, пожалуй, и еще, что всякому покрутчику надо оленину дать на постель да овчинное одеяло. Божьи ведь люди, душеньки-то в них тоже Христовы, от ребра Адамова! Пущай одежду — лапоть, по-нашему — они свою приносят: без того, известно, нельзя. Ну, а вот дальше-то тут тебе и пойдет: снасти, ружья, порох, сети — самое-то все дорогое неподходящее. А на одном-то судне надо посылать, по-крайности, человек 8, алибо 10, да еще и судно-то промысли, обряди его по-морскому: путь от нас дальний, хоть, пожалуй, и ближе других; а и при непопутных ветрах почесть, в неделю только угодишь успеть. Так вот ты размысли да и подумай: дело-то оно и выйдет куда большое, самое купецкое, да и купца-то богатого! Оттого у нас большие дела и ведут все ижемские зыряне — богатый народ, а у наших богачей и остается кроха малая, и ходят все в складчину, норовят как бы на одну артель трем хозяевам угодить. Тут уж по мне дело не большое, а так... прогулка. Дома-то, мол, покатаюсь, посмотрю-де, много ли на Матке зверя какого, да что, мол, там ижемцы поделывают. Посмотрю-де и вернусь домой пальцы сосать, в потолок плевать да рассказывать ребятишкам сказку про белого бычка. Да еще и вернуться-то сподобит ли Бог? А то часто головой-то своей да прямо в омут на века вечные. Вот оно что! И... провались это непутное дело совсем!..
Старик расходился так, что на все остальные расспросы отвечал одно:
— Спрашивай вон этих, больше знают; а мне таково неладно: не глядел бы на свет-от Божий! Спрашивай вон самых-то умных...
— Да ты что это больно на нас нападаешь? — счел за нужное спросить другой старик-собеседник. Но ответа не дождался.
— Не ты садил, не тебе и обирать: вот как по-нашему. Сказывает он тебе, твоя милость, что малыми делами заниматься не может, а спроси ты его: с большего ли он и тогда начинал? У него, вишь, морж — второе дело: мне бы, говорит, денег да китов ловить, из кита-де я 30, а и, на худой-де конец, 25 бочек сала-то выгоню; а морж и большой-от дает-де много пуд десять, а то гляди, и всего восемь. Вот ведь он у нас блажной какой! Стану, говорит, китов ловить: ведь ловили-де старики и богатство после себя оставляли; он и мастеров указывает. Спроси ты его: каких, мол, ты таких — что китов-то, ловили — сказываешь?
— Мало ли было! Ловили же Балдин Харитон, Шухобов Иван, онежская ладья была[76]...
— Да ладно ли, полно, ловили-то? Сам ведь сказывал, что за моржами же после пускались. Нет, ты и охотников-то на это дело не заманишь, никто с тобой не пойдет на экого зверя. Ошутил ты, крещеной человек, китом этим, когда, слышь, никакая снасть его не удержит: все-де, слышь, как ниточку, рвет! Ты его только, почтенный, послушай! (Воззвание относилось ко мне.) Расскажи-ко лучше гостеньку-то нашему, как ты тинки — клыки это моржовые по-нашему — скупать хотел да в Норвегу возить; как ты пухом-то гагачьим хотел торговать: ты вот что расскажи!
Но старик от всех вопросов продолжал отделываться молчанием, давая волю сопернику.
— Он ведь у нас до поры до времени и хорош был, рассудительный такой, а теперь все в книжке читает: так оттого ли, али от другого — блажить начал. Мы было и на глум его приняли, что полоумного, так ин скажет и такое умное слово в иную пору, что всем на диво. Дурит ведь, осерчал уж очень с промыслов-то неладных: по мне, это вот отчего! Так ли я говорю?
Но тот продолжал молчать по-прежнему. Соперник его не отставал:
— У нас, почтенный, вот как уже исстари заведено: коли ты пошел на лесную — так и лови песцов, горностаев, лисиц, зайцев, выдру, бобра — этот тоже заходит из-за Камня (Уральского хребта), хоть и не частый гость. Сомутился на речную, так наша Печора и на этот конец река толковая: семги много — говорить про то нечего; сигов не оберешься; опять же омули[77], пеляди по озерам — много же озер-то этих по тундре живет — чиры ростятся, отменная рыба такая, что вкуснее, слаще ее и на свете нету такой. Сказываю на то тебе, что уж принялся ты за один промысел — другим не займуйся: так старики вели, так и мы ведем, что вот не пришли сюда на Печору в лета незапамятные, по стариковым толкам, из Новагорода. Опять же, если и на Матку себе пошла полоса, то и там смекай надвое или натрое. Матка богата, недаром ее Маткой зовут, за всем там не угонишься. Сала хочешь — на то тебе там моржи залежки раскидывают, ошкуй (белый медведь) выстает, заяц морской попадается — это тебе побережной промысел. За горным пойдешь — дикого оленя много прыгает, гуси, да гагары, да утки линять прилетают, что и счесть нельзя — палками колотим. Пух собирай, пожалуй, побитую птицу соли, из разбойного зверя сало топи. Работы там всякой довольно: пущай вот чванливой сосед-то наш, бахвал-от, рыло воротит, ему ведь боярской работы надо. Мы ведь, твоя милость, дураки, скоты — надо бы тебе молвить. У нас угодил кто раз-пяток на Матку сбегать в покрученниках, на шестой ты так то к нему не ходи, а поприслушивайся, да с голыми-то руками и не подступай к нему; смотри — беспременно в хозяева надумал. Ты около него с поклоном да приговором, а он тебе спину кажет, и ногами, и руками машет, что бодливый бык, алибо пьющая баба; ты ему кол на голове теши, а он тебе два ставит. Да этак-то он всю весну и ломается, что курица ростится — смех нали возьмет, на его дурость глядя. С тем и уходишь. Николин день подойдет на ту пору — бежать пора на Матку: и, полно,
