решат так поступить. Неудивительно, что 7 сентября, когда споры все еще продолжались, Дзане отправил почти отчаянное письмо Совету десяти, жалуясь, что Дориа явно намерен не участвовать в сражении, что он постоянно выдвигает все новые протесты и возвращается к старым и что, хотя при помощи терпения и такта до сих пор удавалось преодолеть все возражения, он путает им все планы и ставит под угрозу все предприятие.

13 сентября флот двинулся к Ситии на восточной оконечности острова, и там, по настоянию Дориа, был устроен общий смотр, во время которого, к плохо скрываемому удовлетворению Дориа, выяснилось, что на венецианских галерах действительно не хватает людей: на каждом судне было всего около 80 человек в сравнении со 100 с лишним в испанских и папских эскадрах. Он вновь посоветовал отступить, и, хотя этот совет снова проигнорировали, он умудрился задержать отплытие на целых три дня; за это время Дзане получил еще один серьезный удар: ему сообщили, что турки высадились на Кипре. Нужно было начинать сейчас или никогда, и вечером 17 сентября флот наконец поплыл к осажденному острову.

Однако у острова Кастелоризон их ждали скверные вести: Никосия пала. Был созван еще один совет, на котором Дориа предсказуемо удвоил протесты. На сей раз маркиз Санта-Крус, который в качестве командующего неаполитанским контингентом формально подчинялся Дориа, однако пока занимал гораздо более твердую позицию, чем его начальник, тоже посоветовал вернуться. Захват Никосии, подчеркнул он, означает значительное увеличение числа солдат для турецкого флота и соответствующий подъем боевого духа врага – и это в самое неудачное время, когда экипажи союзного флота становятся все более подавленными. Колонна с ним согласился; печально и неохотно его примеру последовал старый Джироламо Дзане. За продолжение операции прозвучал лишь один голос: Себастьяно Веньер считал, что, какими бы сильными ни были турки, они почти наверняка еще больше усилятся в следующем году, а тогда у союзников вряд ли будет флот более чем из 200 кораблей, чтобы им противостоять.

Это были смелые слова, но они никого не убедили; и мощный флот под христианскими знаменами развернулся и поплыл домой, ни разу даже не увидев противника. В почти что жалкой попытке спасти остатки своей репутации несчастный Дзане предложил союзникам на обратном пути хотя бы попытаться нанести какой-то ущерб на территории врага, однако его надежды вновь подверглись саботажу из-за Дориа, которому не терпелось вернуться домой. К тому времени как Дзане достиг Корфу 17 ноября, остановившись по пути на Крите, на его кораблях разразилась новая эпидемия, и сам он был сломлен морально и физически. Ему не хватило духу вернуться домой, и он написал сенату, прося освободить его от занимаемого поста. Его просьбу удовлетворили, и 13 декабря вместо него капитан-генералом был назначен Себастьяно Веньер.

Так завершился один из самых унизительных эпизодов в истории Венеции. Существует мнение, что, обеспечив примерно три четверти союзного флота, республика не должна была терять время в ожидании союзников и ей следовало спешно отплывать еще в июне; однако по справедливости ее нельзя считать за это ответственной. И все же Венеции не удалось избежать своей доли позора, большая часть которого незаслуженно пала на голову старого Джироламо Дзане. Ему приказали явиться в Венецию в начале 1571 г., а в следующем году (причина этой задержки неизвестна) призвали в Совет десяти для ответа на несколько серьезных обвинений, относящихся к его поведению во время экспедиции. После долгого расследования его оправдали, но было слишком поздно: в сентябре 1572 г. он умер в тюрьме.

Судьба Джованни Андреа Дориа сложилась иначе. Филиппу II недвусмысленно сообщили о том, какие неприятные чувства вызвал у остальных его адмирал: папа Пий V, получив отчет Колонны, отправил королю официальную жалобу. Однако Филипп II решил ее проигнорировать. Дориа в точности повиновался его указаниям, за что был немедленно награжден чином генерала, которому должны были подчиняться все командующие флотом в Испании, Неаполе и на Сицилии; в этом чине он причинил делу христианства еще больше вреда, прежде чем завершилась его недостойная карьера.

В 1570 г. Венеция владела Кипром в течение 81 года. Королеву Катерину сменил венецианский наместник в чине лейтенанта; он и два его советника (втроем они были известны как ректоры – эквивалент венецианской синьории) представляли собой практически всю гражданскую власть. Существовал Большой совет, состоявший из всех знатных людей острова старше двадцати пяти лет и из проживавших на острове венецианцев; последние обладали правом быть избранными, если были дворянами, остальные могли купить место в совете после пяти лет проживания (при условии, что они не принадлежали к числу «мастеровых» ремесленников). Однако функции этого совета были в большой степени выборными, и даже его решения требовали подтверждения ректоров.

Гражданское правительство располагалось в Никосии, военная штаб-квартира находилась в Фамагусте. Стоявший там гарнизон пехоты и кавалерии и кипрский флот находились под командованием венецианского капитана, хотя в военное время из Венеции могли прислать генерала-проведитора, на которого возлагалась верховная власть. Фамагуста, в отличие от Никосии, обладала превосходными укреплениями: «из всех городов сильнейшая» (omnium urbium fortissima), как описал ее один изумленный путешественник. Исторически это была главная гавань острова, хотя к 1570 г. Салинес (современная Ларнака) обогнал ее по числу торговых перевозок.

Общая численность населения составляла примерно 160 000 человек, до сих пор живших при анахроничной феодальной системе, которую республика не особенно пыталась изменить. Наверху находилась знать – частично венецианская, но в основном потомки французских крестоносцев, вроде бывшего королевского дома Лузиньянов. Большая часть земли находилась в их руках, но поскольку на острове господствовал закон первородства, росло число не имевших собственности младших сыновей, которые часто представляли собой проблему для правительства. Низший слой составляли крестьяне, многие из которых по-прежнему оставались фактически крепостными и были обязаны работать на хозяина два дня в неделю. Жизнь у них была тяжелой, несмотря на чрезвычайное плодородие острова, а угнетение составляло ее неотъемлемую часть. Между этими двумя слоями находились купеческий класс и городская буржуазия – левантийская смесь из греков, венецианцев, армян, сирийцев, коптов и евреев.

Словом, Кипром наверняка было нелегко управлять, однако надо признать, что венецианцы, чья собственная система управления оставалась чудом и предметом зависти для всего цивилизованного мира, должны были править островом гораздо лучше, чем они это делали. Возможно, строгость стандартов, которая требовалась от них дома, увеличивала соблазн набивать себе карманы, оказавшись на безопасном расстоянии; возможно также, что они попадали под влияние общей атмосферы коррумпированности, которая преобладала на острове задолго до того, как им завладела Венеция. Доподлинно известно лишь то, что ко времени высадки турок летом 1570 г. венецианцы приобрели