Но ты же не можешь идти одна.

Гетта сказала, что совершенно не против пойти одна. Это совсем недалеко.

Она вышла из дома и добралась до Гровенор-сквер. В нынешних треволнениях у нее совершенно вылетело из головы, что Мельмотты временно перебрались на Брутон-стрит. У дома суетились рабочие, подъезжали и отъезжали телеги. Гетта сперва замялась, потом все же подошла и позвонила в колокольчик на широко открытой двери. В вестибюле разбирали пилястры и трофеи, воздвигнутые такими трудами всего три или четыре дня назад. Посреди разгрома стоял сам Мельмотт. Он был теперь членом парламента и вечером собирался занять место в палате общин. По крайней мере, никаких препятствий не ожидалось. Возможно, это продлится недолго, но в его биографии напишут, что он заседал в британском парламенте как депутат от Вестминстера. Последнее время Мельмотт старался как можно больше бывать на виду и сейчас беседовал с подрядчиком, которому только что заплатил. Возможно, он и повременил бы рассчитываться, если бы слухи не вынуждали поддерживать видимость, будто у него есть деньги. Гетта робко осведомилась у кого-то из работников, здесь ли мисс Мельмотт.

– Вам нужна моя дочь? – спросил Мельмотт, подходя и едва прикасаясь рукой к шляпе. – Она сейчас здесь не живет.

– Ой… да, я вспомнила, – сказала Гетта.

– Могу ли я полюбопытствовать, кто ее спрашивает?

Мельмотту сейчас было подозрительно все, что связано с дочерью, – и не без оснований.

– Я мисс Карбери, – ответила Гетта очень тихо.

– Мисс Карбери! Сестра сэра Феликса Карбери?

Гетте очень не понравился его тон, и все же она ответила.

– О! Сестра сэра Феликса! Позволено мне спросить, есть ли у вас к моей дочери какое-нибудь дело?

Очень трудно было изложить свое поручение среди досок, между суетящимися рабочими, глядя в грубое недоверчивое лицо, но Гетта рассказала все очень просто. Между ее братом и мисс Мельмотт что-то было, и брат считает себя обязанным передать, что этому следует положить конец.

– Хотел бы я знать, правда ли это так, – сказал Мельмотт.

Он стоял в шляпе, руки в карманах и, сведя брови, смотрел на Гетту большими грубыми глазами. Гетта, не зная, как развеять высказанное им подозрение, молчала.

– Потому что, знаете ли, очень много было лжи и двурушничества. Сэр Феликс вел себя в высшей степени непорядочно. Клянусь Богом! За день или два до того, как моя дочь выехала в Ливерпуль, он дал мне письменное заверение, что все кончено. И теперь он подсылает сюда вас. Откуда мне знать, чего вы на самом деле хотите?

– Я пришла сюда, потому что надеялась помочь, – ответила Гетта, трепеща от гнева и страха. – Я говорила с вашей дочерью у вас на приеме.

– А, так вы там были? Может быть, все, как вы говорите, но как проверить? Когда тебя столько обманывали, невольно станешь подозрительным, мисс Карбери.

Человек, который всю жизнь лгал без зазрения совести, искренне возмущался, что его обманули!

– Вы не замышляете еще поездку в Ливерпуль, а?

На это Гетта ответить не могла – слишком велико было оскорбление, но она, одна, без всякой поддержки, не знала, как ответить в таком же уничижительном тоне. Наконец Мельмотт предложил сам отвести ее на Брутон-стрит, и Гетта согласилась.

– Могу я присутствовать при вашем разговоре? – спросил он.

– Если вы меня подозреваете, мистер Мельмотт, мне лучше совсем к ней не идти. Я просто хотела устранить сомнения.

– Вы можете сказать все при мне.

– Нет, не могу. Но я все сказала вам, так что можете ей передать. С вашего позволения, я пойду домой.

Однако Мельмотт знал, что дочь ему в этом не поверит, а вот девушке может поверить. И при всей своей подозрительности он думал, что от такого разговора скорее будет польза, чем вред.

– Ладно, идите к ней, – сказал он. – Вряд ли она такая дура, чтобы повторить такую глупость.

И он почти силой втолкнул Гетту в прихожую. Жалея, что взялась за это поручение, она вслед за хозяином поднялась в гостиную, где тот оставил ее одну. Ждала она, как ей казалось, очень долго. Затем дверь медленно отворилась, и тихонько вошла Мари.

– Мисс Карбери, спасибо, что вы пришли! Какая вы добрая! Вы сказали, что любите меня, ведь это правда?

И Мари, сев рядом с полузнакомой девушкой, взяла ее за руку и обняла за талию.

– Мистер Мельмотт сказал вам, зачем я пришла.

– Да. То есть я не знаю. Я ни в чем папеньке не верю.

Бедную Гетту ужаснули эти слова.

– Мы с ним на ножах. Он думает, я должна поступать, как он велит, будто у меня нет собственной души. Я не подчиняюсь. Ведь вы бы тоже не подчинились?

Гетта пришла сюда не затем, чтобы проповедовать непослушание родителям, и все же невольно вспомнила, что не склонна повиноваться матери в очень похожем деле.

– Что он сказал, дорогая?

Поручение Гетты заключалось в трех словах, и, когда они прозвучали, говорить было больше не о чем.

– Вам надо расстаться, мисс Мельмотт.

– Он просил так сказать?

Гетта кивнула.

– И это все?

– Что я могу добавить? Намедни вы просили меня передать ему ваши слова. И я сочла, что обязана это сделать. Я передала ему ваши слова и принесла вам ответ. У моего брата нет собственного дохода – вообще никакого.

– Но у меня есть, – с жаром объявила Мари.

– Ваш отец…

– От папеньки ничего не зависит. Если папенька будет плохо со мной обращаться, я могу отдать свои деньги мужу. Если я готова, разве его должно что-нибудь останавливать?

– Думаю, это невозможно.

– Невозможно! Не бывает ничего невозможного. Когда люди по-настоящему друг друга любят, для них нет преград. Любит ли он меня, мисс Карбери? От этого все зависит. Вот что я хочу знать.

Мари умолкла, но Гетта не могла ей ответить.

– Вы наверняка знаете про своего брата. Любит ли он меня? Если это так, вы должны мне сказать.

Гетта по-прежнему молчала.

– Вам нечего сказать?

– Мисс Мельмотт, – медленно начала бедная Гетта.

– Зовите меня Мари. Вы сказали, что можете меня полюбить, ведь правда? Я даже не знаю вашего имени.

– Гетта.

– Гетта. Это сокращенное от чего-то. Но имя очень красивое. У меня нет ни брата, ни сестры. И я вам скажу, только никому не говорите, – у меня нет настоящей матери. Мадам Мельмотт не моя маменька, хотя папенька хочет, чтобы все так думали. – Все это она очень быстро шептала почти в ухо Гетте. – А папенька так ко мне жесток! Иногда он меня бьет.

Новая подруга, которую Мари по-прежнему обнимала за талию,