— Слушай, дружище, вот тебе задачка, которую иногда задают новичкам лекари полевых госпиталей. Допустим, с поля брани тебе одновременно привозят троих: первый — с проникающим ранением в живот, ткнули его, к примеру, копьем под ребро. Второй — с тяжелой раной бедра: ну, скажем, открытый перелом, кровопотеря, шок, все такое, третий — с касательным ранением плеча, основательным, но без непосредственной опасности для жизни. Кем ты займешься в первую очередь?

— Конечно, тем, что ранен в живот!

— Пока ты будешь с ним возиться — а ведь он все равно с большей долей вероятности уже не жилец — у двух других, с ранами в бедре и в плече, начнутся осложнения, и они в лучшем случае потеряют один — ногу, а другой — руку. А в худшем — отправятся на Пути Мертвых следом за первым… Посему начинать нужно с тяжелого, но из тех, кого точно можно вытащить — сиречь с раненного в бедро.

Гэдж стиснул зубы.

— Но тогда раненый в живот, оставленный без помощи, умрет наверняка!

— Это уж на усмотрение Творца. Один лишь Эру властен над людскими судьбами, Гэдж. Или ты считаешь себя вправе вмешиваться в Предопределение Творца и грязными руками искажать Его чистый Замысел?

— Законы милосердия писаны людьми, а не Творцом, — медленно сказал Гэдж. — Разве не так?

В глазах Сарумана поблескивали странные озорные искорки.

— Так, Гэдж. Я рад, что ты это понимаешь. И все же в некоторых случаях приходится руководствоваться не милосердием, а здравым смыслом.

— Это жестоко.

— Зато практично и разумно. Лучше потерять одного, чем двоих или троих. Такая вот, друг мой, унылая арифметика, в которой минус на минус не всегда даёт плюс… и с этим, увы, приходится считаться куда чаще, чем нам этого хотелось бы.

39. Раненый

— Тот субъект с шелушащимися пятнами на шее… откуда, ты сказал, он явился? Из Ржавого Оврага? Не удивлюсь, если через пару дней оттуда нагрянет дюжина-другая «крысюков» с похожим лишаем — трудно за что-то ручаться в месте, где принято всей артелью пить из одной кружки. Придётся запастись серной мазью… Кстати, Гэдж, утром надо забрать чистые бинты из прачечной… Эта сволочь интендант еще три дня назад обещал прислать мне мыла и карболовой кислоты, и с тех пор не дается в руки, юлит, как ящерица, и сразу отбрасывает хвост, стоит покрепче его прижать… ну да ладно, пес с ним, грудная жаба рано или поздно его ко мне приведёт…

Здесь, в Замке, Саруману редко доводилось бездельничать.

Новость о том, что в Крепости появился новый лекарь, разнеслась по прилегающим землям достаточно быстро, и день за днем неизменно проходили в хлопотах и суете: то и дело приходилось встречать посетителей, осматривать, прощупывать, простукивать, вправлять, вскрывать, зашивать, бинтовать и производить еще множество изнурительных в своей однообразности нескончаемых действий. Впрочем, сложных, «любопытных» случаев почти не попадалось, чередой тянулась рутина: травмы, лихорадки, колики, нарывы, свищи, парша, чесотка, грыжи, прострелы, загадочные рези «где-то внутре»; один приходил с надрывным кашлем, другой — с болью в суставах, третий — с гнойной раной, которую приходилось чистить и присыпа́ть порошком из высушенной зеленой плесени. Многие (и орки, и люди) страдали от паразитов: тонких, фута в два длиной, болотных червей, которые попадали в кровь с зараженной водой и разрастались под кожей; нужно было делать на вздутии, указывающем на присутствие червя, надрез и аккуратно вытягивать на свет прозрачное тело паразита, наматывая его на просмоленную палочку. Гэдж, еще не совсем оправившийся после горячки, по мере сил заведовал «аптекой»: варил снадобья, смешивал настои, томил на огне отвары, готовил притирания, беспрерывно кипятил воду, которую таскали в предназначенный для этого чан орки-снаги. К вечеру голова у Гэджа в буквальном смысле шла кру́гом, и он начинал чувствовать себя змеей, изображенной на деревянной вывеске над входом: той, которую от усталости и отвращения ко всему происходящему неудержимо тошнило в чашу.

Впрочем, Каграт в поле зрения не появлялся, так что жаловаться на жизнь Гэдж особых причин не видел. Он был неизменно при деле и, наверное, впервые с того момента, как покинул Изенгард, чувствовал себя по-настоящему кому-то полезным и нужным — помощь его казалась простецкой, малозаметной и ничего значительного не содержащей, но Саруману и страждущим «крысюкам» она была действительно необходима. Осознание этого факта грело Гэджу душу и вливало в него новые силы, словно добрая чаша глинтвейна в морозный день.

За каждодневными заботами вечер приходил быстро; здесь, в Дол Гулдуре, середина августа отчетливо отдавала осенью. Душное оцепенение полудня сменялось сырыми мглистыми сумерками, окутывающими Замок мокрым одеялом — этот напитанный влагой воздух был тяжел и неподвижен, и втягивался в легкие неохотно, точно густой кисель. Трудно было дышать, двигаться, даже думать, мозг словно превращался в бесформенную студенистую массу — Гэджу казалось, будто в черепе его поселилась ленивая, едва-едва колышащаяся медуза. Саруман, впрочем, неизменно ухитрялся пребывать в светлой памяти и здравом уме: порой, если выдавался свободный вечерок, он увлеченно предавался каким-то непонятным опытам, без устали возился со склянками и сосудами, что-то смешивал, разбавлял, выпаривал и внимательно рассматривал сквозь выпуклое стеклышко; часто, засыпая, Гэдж видел, как, сидя в креслице возле печурки, маг записывает что-то на клочках бумаги, но, что это были за записи, Гэдж не знал и предполагать даже не пытался…

…В дверь постучали поздним вечером — в ту, внутреннюю дверь, ведущую в коридоры Замка, к казармам и складам. Кто бы это мог быть, с некоторой тревогой спросил себя Гэдж: с этой стороны ждать кого-либо из «крысюков» определенно не приходилось.

В каморку вошел рослый, немного знакомый Гэджу орк — Лагдаш — и что-то вполголоса рыкнул Саруману на ухо. Шарки смотрел на него исподлобья:

— Когда?

Лагдаш так же вполголоса ответил. Саруман поднялся, снял с печурки котелок, в котором закипала готовящаяся к ужину похлебка, отыскал на столе сундучок со снадобьями и инструментами.

— Возьми фонарь, — сказал он Гэджу.

Вслед за Лагдашем они вышли в коридор, ведущий в извилистые внутренности Крепости: спереди, как обычно, тянуло сыростью, болотом, затхлым сырным ароматом подземелья. Гэдж нес фонарь — масляную лампадку, вставленную в стеклянный, оправленный железом футляр. Короткая лестница и сводчатый тоннель вывели всех троих в знакомый Гэджу коридорчик, где за закрытыми дверями располагались жилища орков; здесь, несмотря на поздний час, не прекращалась смутная недобрая суета. Под потолком клубились кухонный чад и вонь горелого масла из коптилок, где-то за дверьми азартно стучали кости, слышались голоса, грохот деревянных чаш и