на тебя. Вся остальная Эора перестала существовать для меня тогда, — он прерывисто выдохнул. — Я ещё и думал при этом всякую чушь и ерунду… Ты ведь читала те мои мысли? — Онеказа, зачарованно слушавшая его, с опозданием кивнула.

— Да, — ответила она, внимательно глядя на него. — Я и сама тогда думала всякое. Например, «а он красавчик. Ему и правда так нравятся мои губы? Интересно, он хорошо целуется?»

Кьелл подался вперёд, коснувшись её губ своими, и поцеловал её, нежно-нежно. Она ответила сразу, словно ждала этой секунды уже долгое время. Притянув женщину к себе, он целовал ее, забыв обо всем на свете, чувствуя только сладость ее губ, и ласки рук, обнимающих его. С трудом оторвавшись от неё, он хрипло спросил:

— Ну как? Хорошо ли?

— Не распробовала, — выдохнула Онеказа. Раскрасневшаяся, с припухшими губами, в эти мгновения она казалась ему прекраснее, чем когда-либо. Её ладони гладили плечи и спину Кьелла, не собираясь их отпускать. — Повторишь? — прошептала она, и Кьелл снова приник к её губам. Весь остальной мир перестал существовать для него, совсем как в ту, первую их встречу. Внезапно она отстранилась, и когда он машинально потянулся следом, положила руку ему на грудь, останавливая.

— Подожди, — прошептала она.

— Что-то не так? — хрипло спросил он.

— Все так, — она улыбнулась, гладя его по щеке, — Все замечательно…

Он накрыл её ладонь своей и поцеловал её запястье, затрепетавшее в его руке, но не в неприятии, а в нетерпеливом ожидании. Она сама потянулась к нему, и коснулась было его губ в поцелуе, но тут же отстранилась.

— Постой, — снова прошептала она то ли ему, то ли себе, — Пожалуйста… Я должна попросить тебя об одной вещи.

— Все, что угодно, — выдохнул он.

— Убери свои ментальные щиты, пожалуйста, — она улыбнулась несколько нервно. — Ты ведь веришь мне?

— Целиком и полностью, — ни секунды не сомневаясь, ответил он. — Постой, у меня есть ментальные щиты? — удивление даже несколько отрезвило эльфа.

— Да, и очень прочные, — ответила Онеказа. — Я не могу прочитать ничего глубже поверхностных мыслей. Ты снимешь их? Для меня.

— Да, — сказали его губы прежде, чем он это понял. — То есть, подожди. Дай мне минутку, чтобы с ними разобраться.

Он нехотя отстранился от неё, сел поудобнее, прикрыл глаза, и попытался отрешиться от всего, даже от присутствия любимой женщины рядом с ним. Старательно регулируя дыхание, он успокоил бешено колотящееся сердце, а следом — и разум.

«Я — лист, влекомый ветром. Я — кристально чистая вода горного озера. Я — горный пик, открытый всем ветрам. Нет ничего, кроме Я, и Я — единственное, что существует.»

Он понятия не имел, как снимать эти ментальные щиты, о которых узнал только что, и поэтому применил мантры, которые использовал для очищения разума. Он избавился от всех мыслей, всего белого шума в голове, и некоторое время просто сохранял в целости эту кристально-чистую пустоту. Потом он вдохнул и выдохнул энергию мира, полностью расслабившись, и открыл глаза.

— Получилось? — спросил он Онеказу. — Щиты убраны?

Она не ответила. Она застыла в неудобной позе, посреди движения, и в её глазах Кьелл видел те чувства, что меньше всего хотел видеть, меньше всего ожидал видеть в ней этим счастливым вечером. Неверие. Обида. Страх. Он отшатнулся, словно от удара — все эти эмоции были направлены на него.

— Я не могу ответить на твои чувства, Кьелл, — сказала Онеказа чужим голосом. — Ты слишком многого от меня хочешь. Как королева Хуана, я принадлежу себе намного меньше, чем моему народу. Ты же вольная птица, и можешь лететь, куда угодно. Найди себе другую. Прости, что дала тебе ложную надежду.

«Что происходит? Как же так? Что я сделал?» Эти мысли, беспомощные и хаотичные, метались под черепом Кьелла. Сам того не заметив, он произнёс последнюю фразу вслух.

— Ничего плохого, — ответила Онеказа, не глядя на него. — Просто я не могу дать тебе то, чего ты хочешь от меня. Прости — добавила она пустым голосом.

Вид любимой женщины, не желающей смотреть ему в глаза, причинял ему едва ли не физическую боль. Он обратился к своему душевному восприятию, чтобы отстраниться от этой болезненно неприятной картины, и увидел их души — тянущиеся друг к другу, соприкасающиеся потоками эссенции, словно обнимая друг друга. Их души были много ближе, чем тела.

— Наши души связаны, — сказал он зачем-то. — Я не вижу, где кончается одна, и начинается другая.

— Это не имеет никакого значения, — ответила Онеказа слишком поспешно, слишком решительно. — Мы не можем быть вместе, Кьелл, прости.

Его мир словно заполонила пустота. Она была внутри него, и снаружи, прикрыв его чувства мертвящим пологом.

«Если любишь кого-то — отпусти, так ведь?» грустно подумал он. «Отпускаю…» Он заметил замешательство во взгляде Онеказы, брошенном на него, и мелькнувшую в нем тень сомнения. Впрочем, она вскоре опять сменилась страхом.

— Я продолжу поддерживать тебя всеми своими силами, — сказал он ей. — Мой меч по-прежнему на твоей стороне, и на стороне Хуана. Я остановлю Эотаса, клянусь тебе, и не позволю никому покуситься на твою жизнь и твой трон. — он тяжело вздохнул, и добавил. — Пусть мне нет места в твоём сердце, ты не ушла из моего.

— Ты ничего не должен мне, Кьелл, — ответила Онеказа печально. — И я попытаюсь расплатиться со своими долгами тебе.

— Брось, — он встал. — Ты тоже ничего мне не должна. Если ты не хочешь меня видеть, мы можем общаться через посланцев. Если тебе неприятны мои мысли, я смогу закрыть их. Кажется, я понял, как.

— Нет, — ответила она с все тем же мимолетным сомнением. — Я буду рада видеть тебя в моем дворце и городе. Не скрывай мысли, в них никогда не было неприятного для меня.

— Хорошо. Прощай, Онеказа, — сказал он, и добавил, тише:

— Прощай, моя любовь.

Она потянулась было к нему, и в её взгляде промелькнули отблески прежних чувств, тех, что он видел в её прекрасных глазах до этого проклятого вечера, но они быстро исчезли, сменившись все теми же страхом и отчуждением.

— Прощай, Кьелл, — сказала она неживым голосом, и отвернулась.

***