талантлива как художница), что у меня очень оригинальное, меткое видение предмета и большая сила изображения, выявления сути. Техника нужна, и ее, конечно, надо брать опытом, трудом, но она, как выразилась золовка — «дело — наживное, а вот imagination[184] и expression[185] — не купишь».

Однако, после чтения кое-чего на языках ей понятных, она мне сообщила: «Я, по скромному моему пониманию творчества словесного, думаю, что не ошибусь, если скажу, что у тебя главное — в _С_л_о_в_е. Мне кажется, что тебе необходимо сосредоточиться на одном, на главном, оставляя второе вторым, в данном случае живопись, для часов отдыха». Она мне дала много приемов техники для живописи, очень много интересного. Букет твоих лилий чудесен, — его она посоветовала взять маслом и именно по очень интересному методу. Он живой. Я дрожу при мысли о том, что м. б. очень скоро уйду в заветное. О, если бы скорее получить машинку! Не полагаюсь на Ксению Львовну, ибо она многое хочет, но мало исполняет. Сговорюсь тогда с американскими гостями, не вышлют ли они русскую машинку. С моим переездом в Woerden дело решенное (если все будет благополучно, если не расхвораюсь). Буду там только работать. Обед пусть мне дают те бабы, которые там ведут хозяйство. Ни разу даже не загляну в кухню, для себя-то одной это так неважно. И все-таки очень хочу не бросать живопись. Ну, хоть немножечко, хоть в придаток к написанному, хоть обложку для своей книги… когда-нибудь. Во мне слишком много всего, что просится наружу — и образы, и краски, и слова, и чувства. О, какую вижу картину красок… Этот, с ума меня сводящий синеватый свет!.. Никогда так не бывало: даже чисто внешне, прежде бывало, я на кусочках рисовала, — боялась как бы больших размеров… знаешь вроде того, как боишься идти через большую площадь! А теперь — хочу все больше, больше, не умещается на обычных размерах, хочу все взять и дать из того, что вижу. И так много вижу… О, неохватно. И такая это мука — терзаться с двух концов — образы и краски. Мне не хватит жизни. Нельзя ее терять. Жалею, что пригласила Ксению Львовну — она мне помешает. Никого не хочу из гостей и ничего не хочу. Хочу только работать. Американцы меня не касаются. Меня теперь все берегут с сердцем. Но Ксению Львовну все же жду, хотя бы для машинки. Увидала перед собой молодой месяц! — Как тогда у тебя… когда были гости. С милой Н. А. Расловлевой578 я тогда говорила. Тихий, милый, ласковый образ. Привет ей от меня. Самый нежный… чудесный, тонкий, душевный привет! Я 2 раза писала Меркуловым. Не знаешь, получили ли они? Ирине черкнула, так, из приличия. Хочу очень Юле написать, но как ее адрес? Юлю целую нежно и обнимаю. Ивану Александровичу Ильину надо бы писать, но не — мо-гу! Полна, полна песней, которую должна пропеть без помех. Ты-то поймешь меня и это чувство. До физической боли в сердце хочется высказаться, дать жизнь тому, что готово войти в мир. Ваня, как же больно мне — ты все о самом-то искаженном, не моем — ну, неужели ты мог этим диким словам поверить, тому, что говорила я в Булонском лесу? А о Пушкине ты сочинил, — я так не говорила. И никогда не порочила твоего творчества. Ты меня тогда довел до «истерики» душевной несправедливой укоризной, всем твоим бунтом. Но не хочу об этом.

Я очень счастлива, что Эмерик хорошо, или даже отлично перевела «Пути Небесные». Читал ли их Зеелер? Как я жалею о своем незнании французского языка теперь! Мне необходимо иметь 2 книжки «Путей Небесных» без посвящения. Думаю, что возможен большой заказ в Голландию и не исключена возможность издания на голландском языке, конечно, если ты бы хотел этого. У меня оказалось знакомство с крупным издательством. Как только получу от тебя — так и пойду. Только ты никому пока ничего про это не говори. Прошу!

Возвратили ли тебе Брайкин и Первушина книги? Помню, что они взяли у тебя «Пути Небесные». Я хотела бы очень, чтобы они прошли по Европе, твои чудесные «Пути». Все больше и больше убеждаюсь в их исключительности. Восхищаюсь, преклоняюсь. Какая Эмерик счастливая! Увенчать такой вещью литературу для французов. Участвовать в этом дивном прославлении тебя! Мне всегда кажется, что ты мне не доверяешь в переводах. Ты отклонял меня и от «Богомолья», ссылаясь на мою усталость, и от иллюстраций «Лета Господня». А вот теперь кому-то отдаешь. Или на тебя графский титул так действует? Я не могу, конечно, вклиниваться, врезываться в плеяду твоих переводчиков и иллюстраторов. И из самолюбия порывалась тебе сказать: «что переводить с предварительным контролем Ивана Александровича не хочу!» Ведь не предложил бы ты никогда ни Эмерик, ни Кандрейе таких условий! Ну, а мне можно. Я сама по себе бы попросила И. А. судить меня, т. к. перевод твоего творчества скверно или плохо, или недостаточно, или посредственно, одним словом, всячески, кроме «в совершенстве» — было бы мне самой _с_в_я_т_о_т_а_т_с_т_в_о_м. Ну, хорошо, не буду. Переведу для себя и для тех, кому хочу дать познать наше. А иллюстрации… у меня немало видений и вИдений. «Лето Господне» являлось мне живым, я его осязала. Именно это и нужно для живописца. Ты оборвал (помню!) — «и не пытайся»! Ну, хорошо, не для тебя. Для меня только! Увидала… в четверг это было… стояла под деревом, свешивались тяжелые ветви, сквозились на солнце еще молодые листья, лилось, колыхалось золотом и парчой, шло, пело, пестрило ситцами. И видела центральный пункт всего Ее… все заслоняющую собою, Светом ярким… И видела твой «Ход крестный»579. Ну, да, — стояла на погосте католическом в Shalkwijk’e, смотрела на их «ход» в процессии праздника «Тела Господня»579а, а видела свое. Не была душой тут. Была у себя. И так видела, что вот бы только взять и написать. Я маленьким Ваней стояла и так необыкновенно увидала…. сквозь ветки, сквозь эту зелень, м. б. сквозь лопушки, где он сидел с Таней?.. О, это бы не была лубочная картинка. Техника? Ее бы выправили те, кто это понимает.

Но, — будет! Получила письмо от Ксении Львовны и от Николая Всеволодовича580. У них «вихрь» по словам обоих. Он — очень сердечен, мил, положителен и основателен, — она вся в «дико», «ужасно», «страшно», «божественно», «чудесно», но тоже очень мило пишет. Оба пишут, каждый в своем жанре, что у них целый