Шрифт:
Закладка:
Переводы Платона на арабский язык накладываются на его переводы на латынь, как переводы на латынь накладывались на греческие комментарии. Все началось с Яхьи ибн аль-Батрика (IX – 1), который перевел «Тимея» на арабский; по некоторым сведениям, еще один перевод сделал Хунайн ибн Исхак (IX – 2); перевод, чьим бы он ни был, исправил Яхья ибн Али (X – 1).
Возможно, перевод приписывают Хунайну ибн Исхаку вследствие недоразумения. Хунайн перевел на сирийский и частично на арабский комментарий Галена к фрагментам «Тимея», посвященным медицине. Перевод Хунайна на арабский завершил его племянник Хубаиш ибн аль-Хасан (IX – 2). Возможно, этот перевод стал источником еще одной ошибки, совершенной историком аль-Масуди (X – 1): в его «Книге указания и наблюдения» («Китаб ат-Танбих») медицинские фрагменты он приписал Платону, а не самому Тимею. Можно смело предположить, что медицинскую часть «Тимея» отделил от остального текста Гален, чьи комментарии переведены Хунайном.
Независимо от авторства перевода «Тимея» на арабский язык, суть диалога была известна арабским философам благодаря «Теологии Аристотеля» (V – 2) и другим сочинениям неоплатоников. Эта традиция была довольно запутанной, так как взгляды Платона смешивались со взглядами Плотина и других.
Хунайн ибн Исхак написал трактат, озаглавленный «То, что нужно прочесть до трудов Платона». Название намекает на труд Теона Смирнского (II – 1) «Изложение математических предметов, полезных при чтении Платона». Правда, Теон ограничился математикой.
Наш краткий очерк все же дает представление о запутанности платонических традиций до того, как были напечатаны издания на греческом и латинском языках.
Изучение истории издания других сочинений Платона ведет к таким же выводам. Так, «Государство» комментировал на греческом Прокл (V – 2); на арабский его перевел Хунайн ибн Исхак (IX – 2) и комментировал на том же языке Ибн Рушд (XII – 2), а на древнееврейском – Самуэль бен Иуда Марсельский (XIV – 1) и Иосиф ибн-Каспи (XIV – 1). Греческий текст был переведен на латынь Мануилом Хрисолором (XIV – 2). Судя по всему, Гемист Плифон (ок. 1356–1450) говорил именно о нем, объясняя флорентийским школярам разницу между Платоном и Аристотелем.
Средневековая традиция переводов Платона (на греческий, арабский, латынь и древнееврейский) крайне сложна, и каждое сочинение представляет несколько новых переводов и имен.
Авторитет Платона стремительно рос, сначала во время византийского Возрождения IX–X вв., затем под влиянием Шартрской школы (XI, XII – 1) и, наконец, под влиянием Флорентийской платоновской академии. Пропорционально рос и престиж «Тимея». Многие ученые обманывались, приняв фантазии, содержавшиеся в этой книге, за чистую правду. Такие заблуждения замедляют развитие науки; а «Тимей» по сей день остается источником неясности и суеверий.
XVII. Математика и астрономия во времена Платона
После того как мы познакомились с Платоном как с человеком, философом, политиком и моралистом, настало время выяснить, каким он был ученым.
Существует разительный контраст между мышлением Платона и таких людей, как Гиппократ, Фукидид и даже Геродот. Мы уже понимаем, что Платон – типичный и «идеальный» философ, чьи знания или мудрость как будто пришли свыше и ринулись, словно орел, на предметы, расположенные внизу. Познания достойного метафизика совершенны изначально и направлены сверху вниз. Знания же человека науки, наоборот, начинаются с обыденных, повседневных вещей и постепенно воспаряют к небу. Две точки зрения фундаментально различаются. Платон, более того, утверждал, будто у ученых есть только мнения, но нет прочных знаний, ибо знание можно получить лишь из абсолютных идеалов, в то время как вещественные предметы не требуют ничего более ценного, чем сомнительные и голословные мнения.
Его философия была окрашена математическими идеями, которые он почерпнул у своих друзей-пифагорейцев, особенно у Феодора Киренского и Архита Тарентского. О Феодоре мы уже говорили – он был гораздо старше, – а к Архиту еще вернемся. Можно предположить, что Платон получил неплохую математическую подготовку; хотя Сократа математика не интересовала, он любил использовать такие виды доводов, которые можно было без труда приложить к математическим вопросам. Возникает парадокс: Платон получил значительную часть своих математических познаний от Сократа, который определенно не был математиком.
Математика
Общее отношение Платона к математике хорошо объясняется в «Государстве»:
«Эта наука, Главкон, подходит для того, чтобы установить закон и убедить всех, кто собирается занять высшие должности в государстве, обратиться к искусству счета, причем заниматься им они должны будут не как попало, а до тех пор, пока не придут с помощью самого мышления к созерцанию природы чисел – не ради купли-продажи, о чем заботятся купцы и торговцы, но для военных целей и чтобы облегчить самой душе ее обращение от становления к истинному бытию.
– Прекрасно сказано!
– Действительно, теперь, после разбора искусства счета, я понимаю, как оно тонко и во многом полезно нам для нашей цели, если занимаются им ради познания, а не по-торгашески.
– А чем именно оно полезно?
– Да тем, о чем мы только что говорили: оно усиленно влечет душу ввысь и заставляет рассуждать о числах самих по себе, ни в коем случае не допуская, чтобы кто-нибудь подменял их имеющими число видимыми и осязаемыми телами»[120].
Независимо от интереса к математике, этот отрывок можно назвать типично платоническим из-за юридического уклона. Математика, по мнению Платона, очень важна, настолько, что необходимо «установить закон» и сделать ее изучение обязательным для будущих государственных деятелей (интересно, как бы отнеслись к такому закону нынешние государственные мужи).
Говоря о математике, Платон, разумеется, имеет в виду чистую математику, которая дарит нам представление о вечной истине и представляет лучшее средство возвысить душу до Идеи добра и Бога. Нелюбовь к «прикладной математике» Платон довел до крайней степени, порицая использование инструментов, кроме, может быть, линейки и компаса.
В целом его точка зрения прекрасно выражена в утверждении, что «Бог всегда занимается геометрией! (Бог в первую очередь математик!)». Его подтверждает надпись на двери Академии: «Да не войдет сюда тот, кто не знает математики!»
Платоновская
