Шрифт:
Закладка:
Он умер, как и жил, одурманенный храбростью. Он был великим полководцем и одерживал невероятные победы вопреки огромным шансам; но он любил войну до опьянения, ему никогда не хватало побед, и в поисках их он планировал кампании до грани безумия. Его щедрость была испорчена его гордыней; он много давал, но требовал еще больше; и снова и снова он препятствовал миру, отказываясь от уступок, которые могли бы спасти его империю и его лицо. История прощает его за то, что не он начал эту «Великую Северную войну», которую он отказался закончить только победой.
Шведское правительство, редко отличавшееся крайностями, поспешило начать переговоры о мире. По Стокгольмским договорам (20 ноября 1719 года и 1 февраля 1720 года) оно уступило Бремен и Верден Ганноверу, а Штеттин — Пруссии. Поначалу она отказалась от требований Петра получить всю шведскую территорию на востоке Балтики. Русские армии трижды вторгались в обескровленную войной Швецию, опустошая ее прибрежные земли и города. Наконец, по Ништадскому договору (30 августа 1721 года) Россия получила Лифляндию, Эстляндию, Ингрию и часть Финляндии. Борьба за Балтику оставила Россию победительницей и сделала ее «великой державой».
Усталый, стареющий, но торжествующий царь, прибывший в Петербург с вестью и возгласом «Мир! Мир!» (Мир! Мир!), был встречен своим народом как Отец своей страны, Император Всероссийский и Петр Великий.
ГЛАВА XIII. Петр Великий 1698–1725
I. ВАРВАР
Вольтер хотел «узнать, каковы были ступени, по которым люди перешли от варварства к цивилизации». 1 Неудивительно, что его заинтересовал Петр, ведь Петр воплотил если не этот процесс, то хотя бы эти усилия в своей плоти, душе и народе. Или послушайте, как другой «Великий», Фридрих II Прусский, пишет о Петре Вольтеру, немного смущаясь:
Он был единственным по-настоящему образованным принцем. Он был не только законодателем своей страны, но и прекрасно разбирался во всех военно-морских науках. Он был архитектором, анатомом, хирургом… опытным солдатом, непревзойденным экономистом…. Чтобы сделать его образцом для всех принцев, ему нужно было только воспитание, менее варварское и свирепое. 2
Мы уже отмечали, что варварское и свирепое воспитание, насилие и кровопролитие, которыми было окружено детство Петра, потрясли его нервную систему и приучили к жестокости. Уже в юности он страдал от нервного тика, который, возможно, усугубился впоследствии тяжелым пьянством и венерическими заболеваниями. 3 «Он подвержен конвульсиям по всему телу», — сообщал Бернет после посещения его в Англии в 1698 году. 4 «Хорошо известно, — писал один из русских XVIII века, — что этот монарх… был подвержен коротким, но частым мозговым приступам, несколько бурного характера. С ним случались конвульсии, которые на некоторое время, а иногда и на несколько часов, приводили его в столь мучительное состояние, что он не мог выносить никого, даже самых близких друзей. Этому пароксизму всегда предшествовало сильное искривление шеи в левую сторону и сильное сокращение мышц лица». 5 При этом он был крепким и сильным. Нам рассказывают, что когда они с Августом II встретились, то соперничали друг с другом в том, что мяли в руках серебряные тарелки. Кнеллер в 1698 году изобразил его юношей в оружии и регалиях, невероятно нежным и невинным; позже мы находим его более реалистичное изображение в виде сутулого гиганта, ростом шесть футов восемь с половиной дюймов, с полным круглым лицом, большими глазами и носом, с каштановыми волосами, спадающими редкими локонами. Его суровый командный вид едва ли гармонировал с небрежной и неопрятной одеждой, грубыми штопаными носками и грубыми башмаками. Наводя порядок в стране, он оставлял свое ближайшее окружение в беспорядке, куда бы ни отправился. Он был настолько погружен в большие дела, что не хотел уделять время мелочам.
Его манеры, как и одежда, были настолько неформальными, что его можно было принять скорее за крестьянина, чем за короля, за исключением того, что в нем не было ни капли твердого терпения мужика. Иногда его манеры были хуже, чем у крестьянина, потому что его не сдерживал страх перед хозяином или законом. Увидев фаллос в берлинской коллекции древностей, он приказал жене поцеловать его; когда Екатерина отказалась, он пригрозил ей отсечением головы; она все равно отказалась, и он успокоился только тем, что получил этот предмет в подарок, чтобы украсить свою личную комнату. 6 В разговорах и переписке он позволял себе самые грубые непристойности. То и дело он упрекал своих близких друзей ударами массивного кулака, пускал кровь из носа Меншикову, пинал Лефорта. Его любовь к розыгрышам иногда принимала жестокие формы; так, он заставлял одного из своих адъютантов есть черепах, другого — выпить целую флягу уксуса, а молодых девушек — выпить солдатскую пайку коньяка. Он с неоправданным удовольствием занимался зубоврачеванием, и приближенные должны были остерегаться малейшей жалобы на зубную боль; щипцы всегда были под рукой. Когда его камердинер пожаловался, что его жена из-за мнимой зубной боли отказывает ему в супружеских утешениях, он послал за ней, насильно удалил больной зуб и сказал, что если она будет хранить безбрачие, то получит и другие. 7
Его беззаконная жестокость превышала ту степень, в которой она могла быть оправдана как нормальная или необходимая в его время и в его стране. Русские привыкли к жестокости и, вероятно, были менее чувствительны к боли, чем люди с более тонкой нервной организацией; возможно, они нуждались в суровой дисциплине; но почти личная расправа Петра над стрельцами предполагает садистское удовольствие от жестокости, оргазм от крови; и нет нужды в том, что государство требовало, чтобы двух заговорщиков дюйм за дюймом резали до смерти. 8 Петр был невосприимчив к жалости или сентиментальности, ему не хватало чувства справедливости, которое сдерживало бы прихоти Людовика XIV или Фридриха Великого. Однако его нарушения данного им торжественного слова вполне соответствовали манере эпохи.