Шрифт:
Закладка:
Очередное откровение я узнала весной, после своего десятого дня рождения, сидя у могильного кургана брата и матери. Туда я приходила часто и сидела, выстругивая ножом из сучьев острые пики, не зная ради чего, но это действие меня успокаивало. Рядом с захоронением Валада я продолжала пытаться говорить, рассказывая об однообразных буднях и жалуясь ему на всё подряд. В моей голове каждая фраза звучала красиво и осмысленно, но в действительности было уже привычное мычание. Я утирала рукавом слюни, не стыдясь, уверенная, что если брат и смотрит, то он понимает и не осуждает.
В тот день Валаду должно было бы исполниться четырнадцать лет. И в тот же день Арина, в очередной раз найдя меня на могиле старшего брата, впервые расплакалась и вышла из себя. Кричала на меня, говоря, что я не пытаюсь выздороветь, держась за то, чего больше нет. И в порыве отчаяния рассказала, что курган этот почти что пуст. Там даже костей нет, потому что обезумевшие лошади и множество ног так переломали детские кости Валада, что и нашли его на княжеском дворе с трудом, среди грязи и обожжённых тел под рухнувшим деревом. Его останки так быстро сгорели на погребальном костре, что ветер унёс почти весь пепел, прежде чем они успели что-то собрать.
Впервые за годы я вновь вопила и выла в полную силу, в ужасе осознавая сказанные няней слова. Мне казалось, что в тот день мне и вправду стало не за что держаться. Я впервые поняла, что у меня в руках пустота.
Моя рука с ножом замирает, когда я скорее чувствую, чем слышу окутывающую княжеский двор непривычную тишину. Она медленно обволакивает всех в этот ясный осенний день, заражает как болезнь, передаётся от одного к другому, пока все не замолкают, отвлекаясь от своей работы, и не поворачивают головы к главным воротам.
Я сижу под раскидистым дубом, облюбованным мной с братом в детстве. Все его листья уже пожелтели и теперь осыпаются золотым дождём. Я откладываю в сторону ветку берёзы, у которой выстругала идеально острый конец, и поднимаю взгляд. Наблюдаю, как стражники у ворот начинают суетиться и торопливо распахивают тяжёлые двери. Жители княжеского двора перешёптываются и шумно охают, пока Мары в красных плащах заходят на нашу территорию.
Их шесть, все одеты схоже, а их лица удивительно прекрасны и молоды. За исключением самой старшей. На вид ей можно было дать не меньше сорока. У неё длинный шрам на левой щеке, от скулы до самого подбородка. Но распущенные чёрные волосы вьются аккуратной волной и смягчают образ женщины. А вежливая, не сходящая с лица улыбка добавляет теплоты её взгляду.
Они никому не задают вопросов, будто ведомые невидимой нитью, размеренным шагом направляются в мою сторону. Их появление меня не удивляет и не пугает, но я не могу оторвать глаз от того, как люди расступаются перед ними с благоговейным шёпотом и тихими молитвами Моране. Нож выпадает из моей руки, и я неловко поднимаюсь на ноги, опираясь о ствол дуба.
Арина выбегает со стороны новых конюшен, несётся ко мне и единственная обнимает, пытается защитить. Но мы все знаем, что это бесполезно. Впервые за годы я успокаивающе улыбаюсь своей преданной няне, с благодарностью сжимаю её шершавые ладони и аккуратно выбираюсь из объятий, делая шаг ближе к Марам.
Мне десять с половиной лет, я даже немного старше, чем был Валад, когда Морана забрала его душу, поэтому теперь я не нахожу ничего удивительного в том, что Мары пришли за последним призраком этого княжеского дома – за мной.
Мне бы стоило уйти и собрать вещи, чтобы навсегда покинуть родной дом, но я только проверяю лунницу брата на шее. Остальное мне неинтересно.
Во дворе появляется отец. Я выпрямляюсь перед прислужницами богини и не открываю рта, не издаю и звука, чтобы не позорить князя некрасивой картиной тщетных попыток издать правильные звуки.
Мары выстраиваются в линию на расстоянии пяти метров передо мной. Остальной путь навстречу я должна преодолеть сама.
Князь распоряжается приготовить для гостей еды в дорогу, приказывает дать мне лучшего коня, принести дорогой кафтан и тёплые перчатки. Собрать лучшую одежду в сумки. Впервые за годы он меня обнимает, неуверенно касается моих волос и не только смотрит на меня, но и действительно видит. Однако я не обманываю себя, знаю, что он прощается, и в его зелёных, как и у меня, глазах облегчение, печальное и неизбежное. Я – последнее напоминание о его поражении. Что бы ни говорили остальные, может, он и отбил княжество, но потерял семью. Князь Верест ещё достаточно молод, чтобы вновь жениться и обзавестись новыми наследниками. Эта мысль бьёт меня наотмашь, как внезапная пощёчина, и я выбираюсь из его объятий.
Отец в последний раз кладёт руку мне на плечо, сжимает пальцы, держит, и на краткий миг я верю, что он попытается меня остановить, попытается возразить или сделать хоть что-то, но ещё мгновение, его хватка ослабевает, и он меня отпускает.
– Она не может говорить, – обращается он к Марам, и те отрывают взгляды от меня, словно только сейчас замечают, что рядом вообще стоит князь.
– Как её зовут? – ласково спрашивает старшая из Мар.
Ветер отбрасывает её длинные волосы за плечо, ещё отчётливее демонстрируя шрам. Однако Мара никак не стесняется своего изъяна, кажется, даже не помнит о нём и не пытается вновь прикрыть его волосами.
– Веледара, моя дочь и княжна ашорская.
– Княжна? – в замешательстве повторяет другая Мара, и они тихо переговариваются между собой.
Я терпеливо жду, сжимая серебряную лунницу, висящую на шее.
– Я не могу покинуть свой двор и княжество, – твёрдо говорит отец, и Мары прекращают обсуждение, глядя на него.
– Необычная ситуация, князь, – напрямую признаёт старшая Мара. – Я верю, что Веледара – разумная девочка, – она бросает на меня короткий взгляд и улыбается, искренне, но с сожалением и даже сочувствием. – Однако ты должен помнить, что Веледара теперь одна из нас и обратно ты принять её не сможешь.
Верест соглашается, зная, чем может для него обернуться попытка спрятать меня. Но также это значит, что ворота моего собственного дома для меня
