Оказавшись в наружном дворе Гринвичского дворца, Генрих и Анна спешились, «король любовно обнял и поцеловал ее, прося чувствовать себя как дома, и повел, держа за руку, через холл в личные покои, где и оставил». В замке Гринвич дали «громкий пушечный залп»7. Тем вечером состоялся пышный банкет в честь Анны.

Генрих вел себя безупречно, хотя по-прежнему старался отделаться от союза с Клеве. Однако было поздно – любую попытку уклониться от выполнения договора немецкая сторона восприняла бы как оскорбление, поэтому королю поневоле пришлось взглянуть в глаза реальности: брак следовало заключить. Утром 6 января, прежде чем выйти из своих личных покоев и отправиться на свадебную церемонию, Генрих сказал Кромвелю: «Если бы речь не шла об удовлетворении желаний всего мира и моего королевства, я ни за что на свете не сделал бы того, что обязан сделать сегодня»8. В восемь утра, одетый в «платье из золотой парчи, расшитое большими серебряными цветами и отороченное черным мехом» и усыпанную крупными бриллиантами накидку из алого атласа, с дорогим украшением на шее9, он собрал своих дворян и проследовал в галерею, которая вела к королевским молельням. Оказавшись в молельне, он отправил нескольких лордов за принцессой, свадебным нарядом которой было «платье из дорогой златотканой парчи, сплошь украшенное крупными цветами из восточного жемчуга и сшитое по голландской моде»; его дополняли самоцветное ожерелье и пояс. Длинные волосы Анны были распущены под усыпанным драгоценными камнями «золотым венцом» с трилистниками, которые изображали побеги розмарина10.

В сопровождении двух знатных немцев, предшествуемая английскими дворянами, Анна прошла к галерее, где сделала три глубоких реверанса перед королем. Генрих отвел ее в молельню королевы, и архиепископ Кранмер обвенчал их. На кольце новой королевы по кругу вилась гравированная надпись: «Господь да ниспошлет мне благополучие». По завершении свадебной церемонии Генрих и Анна рука об руку проследовали в молельню короля, где прослушали мессу. После этого были поданы специи и гипокрас, затем Генрих ушел в свои личные покои, чтобы переодеться, а Норфолк и Саффолк проводили Анну в ее апартаменты. В девять часов Генрих вновь присоединился к ней, надев наряд из дорогой тонкой ткани на подкладке из алого бархата, Анна же все еще была в свадебном платье. После этого, «с выступавшим впереди нее сержантом при оружии и всеми служителями двора, как подобает королеве, король и она открыто проследовали с процессией» в молельню короля, где сделали подношения, после чего отобедали вместе. Днем Анна переоделась, теперь на ней были «платье, как у мужчины, отороченное соболями», с длинными, хорошо подогнанными рукавами, и головной убор, расшитый самоцветами и жемчугом. В этом наряде она слушала с королем вечерню и ужинала. За этим последовали «банкеты, представления масок и разнообразные увеселения, до того времени, когда ей и королю было угодно уйти отдыхать»11.

Публично укладывать молодоженов в постель не стали. Кровать, на которой почти наверняка спала королевская чета, с инициалами «Н» и «А», а также датой «1539», имеет изголовье в античном стиле, украшенное полихромной резьбой эротического содержания: изображены два херувима, один – с большим половым членом, другой – беременный. Целью было разжечь желание и способствовать зачатию12. Однако король понимал, что Кромвель дал ему дурной совет, а Саутгемптон, похваливший внешность Анны, обманул его, – и не захотел возлечь с женой. В следующие несколько дней Генрих, казалось, получал какое-то извращенное удовольствие от заявлений о своей импотенции. Кромвелю он сказал, что сделал «столько, чтобы добиться согласия своего сердца и разума, сколько не делал ни один мужчина», но не «познал королеву плотски», так как ему не нравилось ее тело и он не смог возбудиться. В действительности «он не верил, что она девственница, так как у нее были отвисшие груди и другие признаки, которые, когда он их заметил, поразили его в самое сердце, так что у него не возникло ни желания, ни смелости проверять остальное, и он оставил ее такой же доброй девой, какой нашел»; отвратительный запах ее тела тоже оказался для него нестерпимым13.

Свое горе Генрих излил сперва Энтони Денни, затем доктору Чеймберу, заявляя: тело Анны «так уродливо и непривлекательно», что он не может преодолеть отвращения к нему «и ее общество не вызывает у него желания совершить этот Акт». Доктор Чеймбер утешил короля, посоветовав «не принуждать себя», дабы не вызвать «неудобное бессилие» половых органов. Тогда Генрих обратился к доктору Баттсу и сообщил ему, что, хотя он не мог сделать того, что «мужчина делает со своей женой», у него было два влажных сна в брачную ночь и он считает себя «способным совершить Акт с другой женщиной, только не с нею». Баттсу было велено распространить эти слова при дворе, чтобы опровергнуть все шире распространявшиеся слухи, будто Генрих и вправду импотент. Как подозревали Чеймбер и Баттс, с королем все было в порядке14: логично предположить, что он намеренно избегал супружеских отношений с Анной, то есть консумации брака, чтобы аннулировать его в подходящий момент.

Генрих и Анна спали в одной постели четыре месяца, но между ними так и не произошло «настоящего плотского совокупления»; после первых четырех ночей Генрих даже перестал совершать притворные попытки15 и сообщил всем, что ни разу не снимал ночную сорочку. Сама Анна была настолько невинна, что не замечала никаких изъянов в своей супружеской жизни. Признавшись своим дамам, что король только вежливо желает ей доброй ночи и доброго утра, королева сильно встревожилась, когда ей сказали о необходимости делать кое-что еще, если она рассчитывает зачать герцога Йоркского, и добавила, что счастлива не знать ничего больше.

Анна старалась как могла ублажить Генриха. Хотя ее брат склонялся к лютеранству, она послушно соблюдала все обряды Англиканской церкви16 и подарила королю немецкий часослов с посвящением ему17. Она успешно изучала английский, начала носить платья по английской моде, в основном из черного атласа или дамаста, чтобы наилучшим образом демонстрировать свои украшения. Некоторые, изготовленные по проектам Гольбейна, представляли собой переплетенные инициалы «Н» и «А»18. При этом король не осыпал ее драгоценностями, как предыдущих жен. Одну из самых ценных вещей – бриллиантовую брошь с миниатюрной сценой из жизни Самсона – Анна приобрела на собственные средства.

Замок Байнардс был передан ей только в качестве вдовьей доли, Хейверинг отвели для принца Эдуарда. В качестве своей эмблемы Анна применяла и герцогскую корону, и лебедя Клеве. Само ее присутствие при дворе, где больше двух лет не было королевы, дало