Уцелели рисунки зодчего, демонстрирующие различные варианты колесницы. На первом листе — квадрига. Потом крайних коней стали держать под уздцы воины. Следом возник рисунок с шестью конями без воинов. В конце концов по бокам шестерки скакунов снова встали конюшие в латах. Именно этот проект и был утвержден 18 марта 1827 года. А 30 марта Росси представил «Реестр чугунным, а также из битого (то есть кованого. — Ю. О.) железа украшениям, которые по высочайше конфирмованному плану должны быть сделаны…»:

«1. На аттике над большой аркой со стороны площади Зимнего дворца Слава в большой колеснице с 6 лошадьми, из коих две крайних поддерживают два воина из чугуна. Вышина колесницы 5 аршин 4 вершка (3 м 73 см. — Ю. О.)… Высота воина 5 аршин 4 вершка.

2. В аттике во впадине арматура чугунная или из битого железа длиной 30 аршин (21 м 30 см. — Ю. О.).

3. По бокам арки две летящих Славы.

4. Две чугунные фигуры высотою 6 аршин 10 вершков (4 м 70 см. — Ю. О.). Под этими фигурами две арматуры, да еще ряд арматур и розеток в кессонах на Миллионной улице…

Все оные украшения должно отдать сделать сперва модели лучшим скульпторам и потом доставить их на литейный чугунный завод, которые после их отливки и самой лучшей чистой отделки их должно привести на место строения, ставить и укреплять…»

Строение Главного штаба и Министерства иностранных дел требует огромных средств и многих тысяч работников, которых следует где-то разместить, обеспечить продуктами, уберечь от болезней. Но именно этими вопросами российское правительство утруждать себя не любит. Главное — желание государя увидеть площадь перед дворцом «правильной». И этому желанию подчинены действия всех остальных людей. По сведениям историка А. Башуцкого, сына коменданта города, каждый год в Петербург прибывает пятьдесят тысяч сезонных рабочих. Из их числа набирают строителей, а на смену умершим от голода и эпидемий всегда находятся новые.

Через несколько лет французский путешественник маркиз Астольф де Кюстин заметит: «И сейчас, как и в XVI веке, можно услышать и в Париже, и в России, с каким восторгом говорят русские о всемогуществе царского слова. Оно творит чудеса, и все гордятся ими, забывая, каких жертв эти чудеса стоят. Да, слово царя оживляет камни, но убивает при этом людей!.. И этот триумф, стоивший жизни нескольким тысячам несчастных рабочих, павших жертвой царского нетерпения и царской прихоти, кажется этим жалким людям совсем не дорого оплаченным…»

С утра над площадью повисает облако розовой пыли. От Мойки до Малой Миллионной ломают обывательские дома. Во дворцах Ланского и Брюса рушат перегородки и перекрытия, оставляя наружные стены. Правда, Карл Иванович поручил Ткачеву проследить, чтобы не повредили вестибюли и некоторые залы, украшенные в свое время по рисункам Кваренги. Старик умер два года назад, в 1817-м, и теперь Росси всячески старается сохранить малейшую память о своем наставнике, советчике, друге.

Бывают на свете люди, которые одним своим присутствием заставляют других быть лучше, честнее, талантливее. Таким человеком был Кваренги. Своими знаниями, безупречным вкусом и высоким мастерством он не только влиял на своих современников-зодчих, но и на весь облик александровского Петербурга. Желание Росси уберечь творение предшественника, даже в ущерб собственным замыслам, — явление не такое уж частое среди артистов. Оно свидетельствует о благородстве души Карла Ивановича.

Слышен по всей округе нудный скрип тележных колес. Нескончаемой вереницей тянутся возы, груженные строительным мусором. А ведь еще предстоит ломать дома по берегу Мойки в сторону Невского, копать рвы под фундаменты, возводить корпус Министерства финансов…

Строительство в самом начале, а к зодчему уже напрашиваются в гости: жаждут увидеть чертежи и рисунки будущего архитектурного чуда. И Росси никому не отказывает. Он не из тех, кто боится, что похитят его идеи. Идей достаточно, хватило бы только сил и жизни… Так, прослышав о новом строительстве на площади, приехал к Карлу Ивановичу театральный художник Анжело Тозелли, уроженец Болоньи. Он готовит панораму Петербурга: круговой вид с башни Кунсткамеры, что на Васильевском острове. Подобные склеенные в кольцо изображения городов сейчас в моде. Достаточно газетам оповестить, что открыт показ панорамы Парижа или Вены, как вокруг балагана тут же вытягивается очередь. Тозелли прожил в Петербурге три года и теперь собирается на родину, посему жаждет заработать побольше денег. У него скромная просьба: он хочет увидеть рисунки будущей Дворцовой площади. И Росси ему тоже не отказывает.

Панорама, исполненная итальянцем, дожила до наших дней и хранится в Эрмитаже. Ее даже опубликовали в 1978 году. На втором листе видно здание Главного штаба и арка в строительных лесах. Но в 1820 году, когда панорама была завершена, вместо Главного штаба стояли только стены с пустыми глазницами окон, а к сооружению арки еще не приступали. Тозелли просто перерисовал проект архитектора, а для оживления изобразил подмости вокруг арки. Здание Главного штаба и других военных ведомств завершили лишь в 1823 году. И несколько лет еще продолжали внутреннюю отделку.

В январе 1832 года в Главный штаб неожиданно пришел Пушкин. В конце прошлого года поэт получил высочайшее разрешение работать в архиве для написания истории царствования Петра I. Как отмечает первый биограф Пушкина, «с сокровищами Государственного архива он познакомился под руководством и наблюдением… графа Д. Блудова». Здесь сохранились «акты и бумаги, относящиеся до особенных внутренних дел и важнейших происшествий в империи».

Николай I вскоре после восшествия на престол приказал привести старые архивы в порядок: «…сии сокровища, — замечает поэт, — вынесены были из подвалов, где несколько наводнений навестило их и едва не уничтожило». К ним прибавили хранившиеся отдельно бумаги царя Петра из «Кабинета Его Величества», Собранные вместе документы образовали архив, названный в 1834 году Государственным. Принадлежал он Министерству иностранных дел, а размещался в Главном штабе, в верхнем этаже, в специальном помещении, созданном Росси на месте бывшего театра.

Архивы боятся огня. Поэтому архитектор использовал для строения необычный материал — чугун. Свод зала поддерживают восемь больших металлических дуг. Они опираются на двадцать две чугунные колонны, по форме напоминающие готические. Сам материал во многом определил их внешний вид.

По стенам зала протянулись чугунные галереи с подъемными чугунными полками и железными шкафами. Первый в России, да и не только в России, металлический зал вызвал всеобщее удивление. Даже сам зодчий назвал его «не относящимся к числу обыкновенных». Но великий поэт, увлеченный открытыми ему тайнами империи, даже не обратил внимания на техническое чудо.

В расчетах чугунных устройств архитектору, безусловно, помогал талантливый инженер Александровского казенного чугунолитейного завода (ныне «Пролетарский завод» на улице Дудко) англичанин М. Кларк. Возможно, видел он в Лондоне сооруженную в 1811 году Томасом Хоппером первую в мире огромную оранжерею из чугунных конструкций. Англичане тогда очень гордились своим техническим гением и демонстрировали архитектурное чудо всем желающим. Вот об этой