элиты. Отсутствие прозрачности показывает, что университеты не готовы публично защищать то, что они делают; это может только способствовать серьезным сомнениям в общей справедливости системы.

Также поразительно обнаружить, что преподаватели американских университетов все больше склонны оправдывать эти практики и секретность, которая их окружает, потому что они эффективны для привлечения средств от щедрых миллиардеров, которые финансируют их исследования и преподавание. Эта идеологическая эволюция интересна, потому что она поднимает более общий вопрос: Как далеко должна простираться власть денег, и какие институты и процедуры могут установить пределы этой власти? Мы уже сталкивались с подобным вопросом: например, при рассмотрении шведской практики предоставления избирательных прав пропорционально богатству в период 1865-1911 годов. В данном случае более уместно сравнение с имперской китайской системой экзаменов в эпоху Цин , которая позволяла богатым элитам покупать места для своих детей (в дополнение к местам для детей старого класса воинов), что, несомненно, ослабило режим и подорвало его моральную и политическую легитимность.

И последнее, но не менее важное: вопиющее отсутствие прозрачности в процедурах приема в ведущие американские университеты волнует все страны, поскольку поднимает фундаментальную проблему: как определить справедливость в образовании в XXI веке? Например, предположим, что нужна система квот с дополнительными баллами для поощрения лучшего представительства неблагополучных социальных классов, как в Индии. Если каждый университет держит в секрете алгоритм приема, и если этот алгоритм начисляет дополнительные баллы детям богатых, а не обездоленных, а сотрудники приемной комиссии утверждают, что такая практика очень редка и должна держаться в секрете, то как можно вести демократическое обсуждение, особенно если вопрос настолько деликатный и сложный, затрагивающий будущее детей из низшего, среднего и высшего классов, и если так трудно выработать стандарт справедливости, приемлемый для большинства? Тем не менее, в прошлом власти США могли навязывать университетам гораздо более строгие правила и стандарты. 92 Как всегда, история показывает, что ничто не предрешено.

О неравенстве в доступе к образованию в Европе и США

Как уже отмечалось, неравенство в доступе к образованию весьма значительно в США. Оно также значительно в Европе. Действительно, во всем мире наблюдается большой разрыв между официальной риторикой о равенстве возможностей, "меритократическом" идеале и т.д. и реальностью неравного доступа к образованию для различных социальных групп. Ни одна страна не в состоянии давать уроки по этому вопросу. Действительно, наступление эры высшего образования повсеместно бросило структурный вызов самой идее образовательного равенства.

В эпоху начального и среднего образования существовало довольно очевидное эмпирическое правило образовательного равенства: целью было достижение сначала всеобщего начального образования, а затем всеобщего среднего образования, чтобы каждый ребенок получал примерно одинаковые базовые знания. Однако с высшим образованием все стало гораздо сложнее. Во-первых, не очень реалистично полагать, что каждый ребенок вырастет и получит степень доктора философии, по крайней мере, в ближайшее время. Действительно, существует множество путей к высшему образованию. Отчасти это разнообразие отражает разнообразие областей знаний и диапазон индивидуальных устремлений, но оно также способствует иерархической организации. Это, в свою очередь, влияет на социальную и профессиональную иерархию после окончания вуза. Другими словами, появление массового высшего образования бросает новый политический и идеологический вызов. Приходится жить с некоторой степенью постоянного образовательного неравенства, особенно между теми, кто отправляется на длительные курсы обучения, и теми, кто выбирает более короткие курсы. Очевидно, что это ни в коем случае не мешает думать о том, как более справедливо распределить ресурсы или как разработать более справедливые правила доступа к различным учебным программам. Но задача более сложная, чем достижение строгого равенства в начальном и среднем образовании.

В четвертой части мы увидим, что этот новый образовательный вызов является одним из основных факторов, приведших к распаду послевоенной социал-демократической коалиции. В 1950-х и 1960-х годах различные европейские социал-демократические и социалистические партии, а также Демократическая партия в США набирали наибольший процент голосов среди менее образованных социальных групп. В период 1980-2010 годов эта модель голосования изменилась на противоположную, и те же партии получили наибольший процент голосов среди более образованных людей. Одно из возможных объяснений, которое мы рассмотрим более подробно позже, связано с изменениями в политике, поддерживаемой этими партиями, которая постепенно стала рассматриваться как более благоприятная для победителей в социально-образовательном соревновании.

На данном этапе отметим лишь, что, несмотря на то, что в целом система образования в Европе более эгалитарна, чем в США, европейским странам также оказалось довольно сложно справиться с задачей расширения образования в последние десятилетия. Например, поразительно отметить, что государственные расходы на образование, которые быстро росли в течение двадцатого века с едва ли 1-2 процентов национального дохода в 1870-1910 годах до 5-6 процентов в 1980-х годах, впоследствии вышли на плато (рис. 10.15). Во всех странах Западной Европы, будь то Германия или Франция, Швеция или Великобритания , мы наблюдаем стагнацию инвестиций в образование в период с 1990 по 2015 год на уровне примерно 5,5-6 процентов национального дохода.

Этот застой, конечно, можно объяснить тем, что государственные расходы в целом перестали расти в этот период. В контексте структурного и неизбежного роста расходов на здравоохранение и пенсии некоторые люди считали, что необходимо сдерживать расходы на образование или даже несколько сократить их по отношению к национальному доходу, больше полагаясь на частное финансирование и плату за обучение. В качестве альтернативы можно было бы рассмотреть (и, возможно, в будущем еще рассмотрят) ограниченное повышение налогов для оплаты дополнительных инвестиций в образование, охватывающее все уровни дохода и богатства на справедливой и равноправной основе. Другими словами, налоговая конкуренция между странами в сочетании с ощущаемой невозможностью разработки справедливой налоговой системы может объяснить как стагнацию инвестиций в образование, так и обращение к дефицитным расходам.

В любом случае, важно отметить, насколько парадоксальным было это замораживание расходов. Как раз в тот момент, когда развитые страны вступали в эпоху массового высшего образования, а доля каждой возрастной когорты, посещающей колледж, выросла с едва ли 10-20% до более чем 50%, государственные расходы на образование остановились. В результате те, кто поверил в перспективу расширения доступа к высшему образованию - зачастую люди со скромным или средним достатком - столкнулись с нехваткой средств и отсутствием возможностей после окончания учебы. Кроме того, следует отметить, что даже когда обучение в колледже бесплатное или почти бесплатное, а большую часть расходов берет на себя государство, истинное равенство доступа к высшему образованию все же не гарантировано. Студенты из привилегированных слоев населения часто имеют больше возможностей для поступления на более перспективные курсы обучения, благодаря как семейному наследию, так и предшествующему доступу