Алекс нехотя поднялся на ноги и, заглянув в глазок убедиться, что это действительно посыльный, отодвинул защелку и открыл дверь.

Перед ним тот же молодой магрибец, который помогал им с чемоданами, держал обеими руками тяжелый стеклянный таз со льдом, из которого торчало золотое горлышко бутылки Moët & Chandon.

— Спасибо, — сказал он мальчишке и положил в его карман десятифранковую купюру. — Как тебя зовут?

—Aziz, monsieur.

— Ну что ж, обслужи меня как следует, Азиз. Завтра у тебя будет еще десять франков, если каждые два часа будешь приносить мне лед для шампанского.

— Oui, monsieur. — Он восторженно улыбнулся. — J’apporterai toute la glace qu’il faut.[25]

— Чудесно. Постарайся об этом не забыть.

Алекс взял таз и захлопнул дверь ногой. Поставив таз на резной столик, он подошел к лежавшему на кровати саквояжу, открыл его и вынул сверток. Он начал осторожно снимать слои, которые обертывали предмет, как листья салата, пока не появилась латунная коробка. Затаив дыхание, он откинул защелку и поднял крышку. Внутри коробки, выстланной черным войлоком, в специально сделанном углублении находился небольшой стеклянный флакон, наполненный густой прозрачной субстанцией.

Удивившись тому, что это могло стоить таких денег, он с облегчением обнаружил, что флакон не только цел, но и холоден на ощупь. Держа коробку, как новорожденного младенца, он закрыл крышку и подошел к столу. Вынув бутылку шампанского изо льда, на ее место он поместил коробку, полностью обложив ее кубиками льда.

Некоторое время он смотрел на бутылку, размышляя, не открыть ли ее. У него было достаточно времени, прежде чем пойти обедать и встретиться со своей командой.

«Позже», — наконец сказал он себе, совершив над собой усилие и поставив бутылку обратно на стол.

В девять часов вечера, все в той же одежде, в которой он прибыл в отель, но причесанный и аккуратный, он постучал в дверь Жюли. Та тут же появилась на пороге.

— Готова? — спросил он.

Француженка положила руки на бедра и кокетливо улыбнулась. Она переоделась в доходившее чуть выше колен бордовое платье с глубоким вырезом.

— Как вам, capitaine?

Райли, тяжело сглотнув, восхищенно оглядел ее с ног до головы.

—  Ты очень красива, — сказал он самым нейтральным тоном.

—  Merci, —  обрадовано поблагодарила она, словно девочка, показывающая свое новое платье.

Райли жестом пригласил ее пройти вперед, и Жюли вышла в холл, закрыв за собой дверь.

По пути к лифту Алекс снова посмотрел на нее.

— Но... сколько же одежды ты взяла с собой? — спросил он, удивляясь, как ее саквояж смог остаться на плаву под таким весом.

Жюли искоса взглянула на него:

—  Такие вопросы не задают дамам, capitaine.

Насладившись в ресторане отеля роскошным ужином, который включал в себя хороший стейк, бутылку бургундского и гигантское мороженое для Жюли, они решили не брать такси, а прогуляться до бара в припортовом квартале, где они договорились о встрече с остальной командой.

Наконец-то на город пала ночь, и, хотя пыль пустыни затеняла звезды, уменьшая красоту ночного неба, приятная температура и морской бриз сделали это время идеальным для прогулки по извилистым улочкам старого города.

Они спустились по крутому склону улицы Филиппа в сторону порта и миновали мечеть Паши с белыми стенами и тонким каменным минаретом. Большинство торговых заведений было закрыто, но, как это ни парадоксально, это было время суток с наибольшим наплывом людей на улицы. В чайных домах наружу вынесли столы, где алжирцы и европейцы курили кальяны, наблюдая за проходящими мимо людьми, а многочисленные киоски с фруктами и едой делали состояние, громко рекламируя охлажденные фруктовые соки и маринованные куриные шашлычки. Чувственный аромат еды, табака и специй плыл по улице Филиппа, как поток нематериальной реки, текущей в море.

Райли подумал, что это не похоже на пораженный чумой город, и вдруг Жюли внезапно остановилась, схватив его за руку.

— Capitaine, — испуганно пробормотала она, указывая на небольшую кучку мусора у тротуара.

Алекс посмотрел на указанную точку и сразу понял тон голоса своего штурмана.

Среди остатков еды, оберточной бумаги и собственной засохшей крови лежало несколько мертвых крыс.

Инстинктивно он одной рукой прикрыл Жюли и отступил на шаг.

— Не приближайся, — приказал он.

—  И не думала.

Райли огляделся, пораженный безразличием, с которым люди ели, пили и курили в нескольких метрах от мертвых крыс, переносчиков самой страшной чумы, известной человеку.

—  Таксист был прав, —  припомнила Жюли. — Они не знают.

Это единственно возможное объяснение, подумал Райли: власти скрывают этот факт от населения, чтобы избежать паники. Но результатом замалчивания было то, что сотни мужчин, женщин и детей вели  нормальную жизнь, не подозревая, насколько они близки к смерти.

—  Пойдем отсюда, — прорычал он, схватил Жюли за руку и повел дальше по улице.

Райли чуть ли не толчками прокладывал путь, желая поскорее выбраться оттуда и перестать видеть лица этих людей, не знавших об ужасной судьбе, которая им угрожала. Как только он увидел справа уединенный переулок, он направился к нему, продолжая держать Жюли за руку, словно маленькую девочку по дороге в школу.

Пока их не поглотили сумерки переулка, оставив позади запахи, голоса и лица, Алекс не замедлил шага.

Жюли во время движения наблюдала за ним, и даже в темноте она могла видеть его напряженное лицо, не сводящее глаз с какой-то точки в конце переулка.

По сторонам этого узкого  прохода решетки и ставни побеленных домов оставались закрытыми. Дрожащее пламя масляных фонарей едва освещало переулок. Тем не менее, Райли казалось, что он видит маленькие темные комочки, ползающие по углам. Он не хотел их видеть и смотрел прямо перед собой, как будто их там не было.

Однако в конце переулка перед дверью одного дома собралась небольшая толпа. На мгновение Алекс подумал о том, чтобы развернуться, но они не могли все время уклоняться от людей, поэтому он продолжил идти, пока не поравнялся с ними.

В свете, падающим из дома, Алекс и Жюли увидели дюжину алжирских женщин в чадрах, стоявших в очереди, чтобы войти в дом. Они проходили мимо них, прижимаясь к противоположной стене переулка. Но когда они приблизились к двери, женский плач побудил их остановиться.

Поверх покрытых чадрами голов виднелось внутреннее убранство дома. Там находилось несколько женщин, рыдавших над низким деревянным, украшенным цветами, столом. В центре стола лежали два свертка, покрытых белой тканью. Они