- Смотрите, не слишком увлекайтесь стейками, а то как бы костюмы перешивать не пришлось, - как могла елейно пропела Лола. Что-то с елейным тоном у нее выходило все хуже и хуже. И вообще - что может Дягилев знать про стейки?!

Лола сердито топала за Викторией, на ходу придумывая, чем бы еще украсить сценический образ Генриха VIII. Чтобы ржал поменьше.

***

- Может быть, сделать вырез поглубже?

«Куда уж глубже, уже почти соски видно!» - хотелось сказать Лоле, но она смолчала. Она вообще на этом проекте демонстрировала невиданные и не замеченные ранее в себе чудеса смирения и тактичности. Прямо со всех точек зрения уникальный опыт!

- А вы не боитесь, что можете простыть? Или застудить горло? – Лола похвалила себя за то, что нашла правильные слова. – Не опасаетесь потерять голос?

Лола уже знала, что потеря голоса – самый страшный кошмар любого оперного певца. Причем, этот недуг зачастую настигал певца абсолютно неожиданно, без видимых причин. Но простудные заболевания – очень очевидная причина, поэтому все певцы берегли горло и грудь, это Лола тоже уже усвоила.

- Нет, - беспечно рассмеялась Виктория. Смех у нее красивый, грудной, Лола была вынуждена это признать. – Если всего бояться, то можно ничего не добиться! – она повертелась перед зеркалом. Подол темно-зеленого бархатного платья, отороченного мехом, красиво заструился вокруг ее ног. – Вы знаете, что мать Теодора пела в аквариуме с водой?

- Как?! – Лола, убиравшая излишки ткани сзади, уколола себя за палец и инстинктивно сунула его в рот. – В каком смысле – в аквариуме?! – промычала неразборчиво, посасывая пострадавший указательный.

- Она пела Русалку в опере Дворжака. Пела, находясь в прозрачном аквариуме с водой.

- Голая?!

- К сожалению для ее поклонников – нет, - еще громче рассмеялась Виктория.

Лола молчала. Она даже не представляла, что бывает… так. А потом до Лолы стал доходить весь смысл услышанного. После очного знакомства тогда, в «Ла Скала», она искала информацию о Фёдоре Дягилеве в Сети. Но данные о его матери почему-то не попались Лоле на глаза. Или она их проигнорировала.

- Я не знала, что у Фе… у Теодора мать – певица…

- Певица?! – Виктория резко повернулась, и мех подола пощекотал обнаженные лодыжки Лолы – на девушке сегодня были бриджи. – О, нет. Мать Теодора - не просто певица. Она – одно из лучших сопрано двадцатого века! Легендарная женщина. Вы что, никогда не слышали об Анне Петерсон?!

Лола нахмурила лоб. Кажется… кажется…

- Кажется, да. Слышала… что-то. Но я не подозревала, что она – мать Теодора. У него же другая фамилия.

- У него фамилия его отца! – фыркнула Виктория. - А все остальное - от матери. Включая феноменальный голос, потрясающие сценические данные, обаяние и масштаб личности! Он войдет в историю оперного искусства, так же, как его мать.

Лола с изумлением смотрела на румынку. Такое ощущение, что это говорит не партнерша Дягилева по спектаклю, а его импресарио – умный австрийский еврей, который был прекрасным дельцом и умел выгодно продать своего подопечного – Лола это уже оценила.

- Ну он же правда невероятен! – улыбнулась Виктория в ответ на изумленный взгляд Лолы. – Его обожает публика за голос, харизму и актёрское дарование. Его боготворят режиссеры - потому что он исполнительный, трудолюбивый и не боится трудных партий. А еще он очень красивый мужчина, верно?

Лола закашлялась. Соглашаться не хотелось, спорить с очевидным было глупо. Да и сам разговор выходил каким-то… глупым.

- Я так рада, что он бросил эту свою тощую американку, - Виктория огладила свои пышные бедра, почеркнутые еще более пышной юбкой. – Она ему совсем не пара! И вообще, Тео любит пышных женщин, когда есть за что подержаться и на что посмотреть. Ну так что, делаем вырез глубже? Ведь Анна Болейн была чертовски сексуальной!

- А вы знаете, что во времена Тюдоров женскую грудь называли уточки?

- Как? – Виктория расхохоталась. - Уточки?! Какая прелесть. Ну так как насчет того, чтобы показать уточек по самую шею?

Лола молча смотрела на сопрано. Хотите больше секс-эпила? Ну хорошо!

- У меня есть идея по поводу выреза, Виктория, - попыталась вновь сладко улыбнуться Лола. Надо как-то возвращать себе это умение! – Снимайте платье, я попробую перекроить и сделать вас еще более привлекательной для… Теодора. Если это, конечно, возможно.

***

Работа в амплуа художника по костюмам выходила какой-то рваной. На Лолу периодически накатывали инсайты и откуда-то, из ниоткуда возникали совершенно потрясающие идеи. Но при этом ее с такой же регулярностью потряхивало. Стоило только Дягилеву оказаться рядом. Лола никак не могла понять, почему так на него реагирует. Но ни о каком равнодушии в его адрес речи и быть не могло. Ей хотелось то придушить его рафом, то ножницами щелкнуть по гульфику, который ему так не нравился. Но большей часть она его видела в обычной одежде – джинсы, футболки, рубашки, кроссовки. И тогда жажда убийства просыпалась с утроенной силой. Ладно сидящие джинсы и облегающие футболки этому очень способствовали.

В свободное от работы время Лола еще раз перешерстила Интернет в поисках информации о Фёдоре Дягилеве. И об Анне Петерсон. Оказалось, его мать действительно была культовой фигурой оперной сцены. Лола послушала несколько записей и интервью. Эффектнейшая женщина нордического типа красоты, великолепный голос, искромётное чувство юмора. И довольно ранний уход из жизни. Про отца Фёдора и мужа Анны Петерсон информация нашлась крайне скудная. Он тоже был певцом, баритоном, но практически всю жизнь посвятил своей жене и был ее антрепренером. И на этом все. А еще Лола узнала, что Фёдор родился и провел детство в Риге, с дедушкой и бабушкой, пока его родители колесили по миру – ведь мать его была латышкой. «Балтийский соловей» - так называли ее в прессе. В общем, не густо. Но ужасно интересно. Хотя Лола ругала себя за этот интерес.

***

- Я не могу в этом петь!

- Тео, до премьеры три дня, мы все уже несколько устали от твоих капризов, - раздраженно выдохнул Нейл, славящийся своим терпением. Но и Фёдора Дягилева тоже никто раньше не считал капризным. Пока в дело не вмешалась Лола Ингер-Кузьменко.

- Это не капризы, - устало в ответ выдохнул Фёдор и потянул в сторону огромный раф. – Я уже смирился с тем, что выгляжу в