Кончились уроки. Ничего в жизни так не хотелось, как поесть и побегать с ребятами по улице. Симакин выходит на учительское место, Валентин Дмитриевич садится на заднюю парту, и поехали:

— Собрание класса по поводу двоек Кухтина и Елхова считаю открытым. Кто выступит?

Выступать никому не интересно. Сидим одну минуту, другую.

— Господи, как перед Валентином Дмитриевичем неудобно! — вздохнула Фуртичева.

Валентин Дмитриевич молчал, писал что-то, головы не поднимал. Посидели еще немного.

— Я отказываюсь от должности старосты! — вдруг брякнул Симакин.

— А кто вместо тебя? — спросил Низамов.

Надо было с этим кончать, и я выступил:

— Ты хороший староста, Вася, а ошибки бывают у каждого. Опозорили класс мы с Винтом, мы и должны ответить. Нам сейчас очень стыдно и трудно. Да, Вить?

— Ну! — поддержал Винт. — Конечно.

— Но вспомните, что говорил Валентин Дмитриевич о команде?

Все посмотрели на классного, он не поднял головы, как будто его нет.

— Так вот, наверное, и наша команда виновата. К примеру, наша новенькая — ей лишь бы самой хорошо было. Где ее так научили, не знаю, где таких учат. Мы-то с Виталием сразу в ней разобрались, а вы промахнулись… весь коллектив. Мы зла не помним и обещаем приложить все усилия и исправить двойки. Вспомните, в прошлом году все думали, мы на осень, а мы исправились, и тоже в самом конце учебного года. Потом, в отличие от некоторых, — я специально посмотрел на Эльвиру, — мы ведь трудные, а уж про Винта и говорить нечего — он из многодетной семьи. Верно, Витя?

Винт скромно кивнул. Я сел, девочки с жалостью на Винта смотрят.

— Теперь их хвалить надо? — с юмором, не к месту спрашивает Эльвира.

— Что ж их — убивать? — говорит Рафик Низамов.

— Я подойду насчет русского языка к Лине Романовне, — говорит Симакин. — Может, она разрешит переписать диктант, если коллектив просит…

Все-таки осталось в людях людское. Но не во всех. Тихо, с болью за нас заговорила Эльвира:

— Нам не отметка их нужна, а чтоб они стали другими людьми. Пересдадут они русский, математику завалят. Попросим, чтоб им натянули оценку по математике, их география подведет…

— Что ж с ними делать, — зашумели ребята, — такие уж они есть! Мы их всяко перевоспитывали, а им все равно! Помогали! Родителей в школу все время вызывают! Такие они уродились трудные и ничего не боятся…

Об Эллочку как о стену горохом — не берет, все на свете знает.

— Это получается потому, что их вообще ничего не интересует в жизни. Они любят только удовольствия, а это мещанство…

— Как это не интересует? — возмутился Винт. — Кино смотрим, книжки почитываем, телевизор…

— Интересуемся кое-чем! — кричу я.

— Все не настоящее, — не соглашается эта выскочка. — За настоящее дело драться надо, мучиться, переживать, любить его и все про него знать. Тогда человек не будет равнодушным, как эти два мальчика.

— Интересно, — говорю, — у кого ж такое любимое дело есть? Что-то я не замечал…

— У меня, например, — не отступает Эльвира. — Я музыку люблю. Иногда погулять хочется, а я за фортепьяно сижу. Переживаю, если не получается, хочу играть лучше всех.

— Ты приезжая, — говорит Винт, — у вас там, может, вообще…

— Я знаю, что Вася, — Эльвирочка на Симакина намекает, — филателист.

— Что ж он, из-за марок вешаться будет? — говорит Винт. — Или чемпионат мира по хоккею пропустит?

— А ты как думал! — кричит Симакин.

— А я, например, — говорит Зойка Фуртичева, — я ночей не сплю, если мой кактус заболеет. Когда он цветет, хожу радостная. Все про кактусы читаю…

Лидочка-тихоня тоже дров в огонь подкидывает:

— Я без стихов жизни себе не представляю!

— А я собак люблю, — это Рафик Низамов.

Получается, все мученики за свое дело, страдальцы, а мы с Винтом никуда не годные.

— Твое предложение? — спрашивает Симакин Эльвирочку.

— Наверно, не надо их брать в поход, — отвечает она тихо, — если на них ничего не действует.

Винт встал уходить.

— Подожди, — говорю. — Не Эльвирочка здесь главная, еще педагог есть…

Мы все забыли про Валентина Дмитриевича, пока спорили, а он все выслушал, встал и ничего для нас с Винтом радостного:

— Вы меня порадовали, граждане. Очень верно и точно вы говорили о Кухтине и Елхове. «Досуг без занятий — смерть», — говорили древние. Ребята, и правда, равнодушны ко всему, потому что ничего их в жизни не трогает. Нет у них настоящего интереса, чтобы пробудить их от спячки…

Но выход из этого тупика был. В ближайшее время мы должны отыскать себе дело по душе, а поможет нам в этом Эльвира. Иначе не быть нам в походе. Мы в такую тоску впали — никакого похода не надо. Дождались Валентина Дмитриевича у школы, просим хотя бы эту чистюлю от нас открепить.

— Большинство так решило, — говорит классный, — а у нас демократия.

— Валентин Дмитриевич! — кричу. — Вы им прикажите, они живо эту демократию забудут, вы учитель все-таки!

— Чудаки, — отвечает он, — потому и учитель, что учу понимать, а не заставляю учиться.

Нам перестали нравиться коллективные игры, да и демократия тоже. Учитель должен быть учителем, а то верх возьмут всякие горлопаны типа этой Эльвиры.

Мы не поверили, будто только у нас нет настоящего дела в жизни. Походили по улице, поспрашивали. Удивительно, у всех есть интерес. Не такой серьезный, чтоб на фортепьяно играть, но есть. Одни любят рыбу ловить, другие детей воспитывать, третьи мотоцикл чинить. А у одного даже тайный интерес. Мы так на этого дяденьку рассчитывали: с виду вроде не похоже, чтоб он ночей не спал или боролся за какое-нибудь дело.

Одет кое-как, обтрепанный, морщинистый, у магазина мается.

— А как же, — говорит, — есть кое-какой интерес, как без него! Бывает, и ночей не сплю… мучаюсь…

— Какой же? — сгораем мы от любопытства.

— Вы еще маленькие, не поймете… вам рано.

Нарисовался его товарищ. Наш дяденька оживился, подбежал к нему, они о чем-то заговорили, оглядываясь по сторонам, чтоб их никто не подслушал.

— Эй, — обращается к нам наш знакомый, — давай сюда.

Мы подошли.

— Можете одно дело сделать? — спрашивает.

— А вы про свой интерес расскажете?

— Ха-ха! — сказал неузнаваемо повеселевший дяденька. — Все, что хочешь, расскажем.

А дело было такое — зайти в кафе и стащить потихоньку для этих двух друзей стакан. Как мы, идиоты, сразу не поняли о мучениях и интересе этих пьяниц? Ни за каким стаканом мы им не пошли.

Хоть и не хотелось так далеко тащиться, пошли мы к Рафику Низамову. Город у