— Ассалом алейкум, — говорит Винт из-за калитки.

Рафик — татарин по национальности.

— Алейкум ассалом, — отвечает он по-татарски, открывает калитку, с удивлением на нас смотрит: зачем пришли?

— Мы твой интерес решили взять. Собака лишняя есть?

— Ну, вообще-то…

— Не жмись, — говорит Винт, — ради общего дела.

— Скоро щенки будут, — говорит Рафик уклончиво.

— Якши! — хмыкнул Винт. — Только пока их вырастим, вы из похода придете…

Рафик свистнул, и появилась собака. Господи, где таких уродов делают, еще б парочку заказать для смеха. Морда кирпичом, шерсть рыжая, кудрявая. Одна отрада — кусаться не лезет, ласкается, прыгает, рубашку слюнями пачкает.

— Что это она? — пугается Винт. — Больная, что ли?

Низамов сам не свой, щекочет эту псину, называет ее Рында. Действительно, Рында, лучше не придумаешь.

— Это почти терьер. Эрдельчик…

— Почему почти? — спрашивает Винт.

— Морда узковата, — вздыхает Рафик. — Экстерьер, в общем, не очень. Но собака хорошая.

Мы промолчали, он повел нас в сарай. По пути сообщает:

— Наполеон тоже не любил собак, а потом бежал с острова Святой Елены, упал с корабля в воду, а собака его спасла… Ньюфаундленд порода…

— Ну и что?

— До конца жизни он уже с собаками не расставался.

В сарае на подстилке лежала такая уродина, первая по сравнению с ней — Василиса Прекрасная. Ни кожи, ни рожи, по бабушкиному выражению. Маленькая, черная, кривоногая и пузатая вдобавок. Рафик к ней с лаской пристает, гладит, воркует. Разомлело животное, лапы кверху.

— Человечество приручило собак на самой заре своего существования…

— Не умничай особенно, — остановил его Винт.

Рафик вздохнул и говорит:

— У нее скоро будут щенки. Порода… — он почесал в затылке, — почти лайка!

— Ладно заливать-то! — не поверил Винт.

— Пожалуйста, — показывает Рафик, — уши торчком, форма — римская цифра пять вверх ногами, хвост бубликом — видите, широкая во лбу голова…

Собаке не нравились разговоры о ней, она загавкала.

— Нервничает, — объяснил Рафик, — вчера руку мне оцарапала.

— И ты терпишь?

— Это еще ничего. — Он задрал штанину и с гордостью показал шрам от собачьих зубов. — Это я ей клизму ставил…

— Так… — Винт посмотрел на меня.

А совершенно сумасшедший Низамов оторваться от своей «почти лайки» не может.

— Хочу одного щенка от нее оставить, — говорит, — назову Эллой. Как вы считаете?

— Самое подходящее имя! — обрадовался Винт. — В точку!

— Молодец! — говорю. — Здорово придумал!

Лайка ехидно на нас смотрит, хвостом по земле стучит, глазками противными морг-морг.

— Слушай, Рафик, — спросил я, — а ты после укуса уколы делал от бешенства?

— Зачем? Она очень чистая собака.

— Такое дело, лучше провериться…

С собаками мы решили не связываться. Даже ради Наполеона. На всякий случай по пути зашли к Зойке Фуртичевой. У нее подоконники, стены, балкон уставлены кактусами — маленькими, большими, квадратными, в виде сабли, в виде человека с бородой, круглыми.

— Кактусы известны с древнейших времен, — начала Зойка, вроде ее тоже укусила собака, — в настоящее время известны тысячи разновидностей этого прекрасного, удивительного растения. Вот смотрите — это долихотела длиннососочковая…

Смотрим мы на эти верблюжьи колючки, и хочется нам быстрее на свежий воздух, где растут простые тополя.

— Аустроцилиндроопунция, — говорит Зойка.

Винт застонал.

— Нравится? — радуется Зойка. — А это астрофитум тысячекрапинковый.

Винт от природы человек нетерпеливый. Вышли мы от Зойки, и он заявляет:

— Не пойду я в поход, если из-за этого жить не хочется.

— С ума сошел! — закричал я. — Это же такой шанс! Научимся в походы ходить, на следующий год одни пойдем, самостоятельно.

— Что там учиться?

— А ты умеешь без еды сутки жить, огонь без спичек?..

— Спичек можно набрать побольше.

— А редкие лекарственные растения?

К Симакину мы пришли вымотанные. Выложил он на стол четыре толстых альбома с марками — пока рассмотришь, состаришься.

— Марки…

— Возникли в древности, — говорю я, — это мы уже знаем…

— Ты не умничай особенно, — предупреждает Винт, — а то вы все больно умные.

Симакина не зря старостой выбрали, есть у него талант с людьми работать. Спрятал он свои альбомы в стол, решил нам все показать на практике, в натуре. Достал маленький альбомчик, кляссер называется, и повел нас в филателистический клуб.

Сразу скажу — практика нам понравилась. На свежем воздухе, в парке, собираются влюбленные в марки люди — тихие, спокойные, говорят немного, о чем — не понять. Смотрят друг дружке в эти кляссеры, меняются, завидуют друг другу, не злобно, вежливо. Вообразите, подошел к нам взрослый человек:

— Картинки?

— Нет.

— Космос?

— Фауна.

— Гашеная?

— Нет.

Следом другой то же самое:

— Что можешь?

— Квартблок.

Симакин наш потный от волнения:

— За кошку дам мадонну.

— Чистую?

— Чистую.

Симакин нашел какую-то марку в альбомчике, протянул человеку. Тот в думы ударился. В конце концов совсем у другого выменял Симакин четыре новеньких марки на одну потертую, невзрачную, с кошкой. Это обмен называется.

— Ш-ш-ш! — сияет Симакин. — Вы мне удачу принесли.

Мы не понимали. В марках, оказывается, важно все, но, главным образом, содержание. Столько всего можно узнать, собирая марки. Например, в Турции на озере Ван живут кошки, которые плавают под водой и питаются рыбой. Конечно, такие знания неясно куда употреблять, но посмотрели мы с Винтом друг на друга и решили:

— Ладно, берем твой интерес. Гони книги, сами разберемся.

— Вам так повезло, — говорит Симакин, — не представляете! Век благодарить будете…

Было у нас с Винтом свое укромное место, наш штаб. Винт рукастый, все умеет делать, у отца выучился. Оборудовали они у себя с батей верстак в сарае, свет провели, инструменты на стенах развесили. Мы нашли на свалке матрас и притащили сюда — совсем стало уютно и ладно. Лежу я на матрасе, книгу про филателию читаю:

— «Коллекции делятся на тематические, исследовательские, мотивные, документальные, хронологические…»

Винт вздыхает, вырезает из конвертов марки с бумагой, кладет в ванночку с водой, чтоб бумага отклеилась и марки стали годными для филателии. Конверты принес я. Мой отец писатель, пока не признанный. Его не понимают, не печатают, но всегда присылают вежливые ответы, а марки у них в редакциях самые лучшие.

— «Марка „Маврикий“ была продана за восемьдесят тысяч долларов», — читаю я.

— Обалдеть! — вздыхает Винт. — Просто обалдеть, на что люди деньги тратят.

— Можно наменять марок, — размечтался я, — потом их продать и купить лодку с подвесным мотором…

— И уплыть отсюда на фиг… — бурчит Винт.

Всегда мы считали себя не хуже других, а теперь наступило время людям завидовать. В классе только и