Шрифт:
Закладка:
Ожил эфир: фигурант выходит из подъезда!
Капитан Ягудин находился ближе всех: ковырялся под капотом машины у подъезда. Сидоренко сидел чуть дальше, читал «Советский спорт».
Коренастый мужчина с бледным лицом, помахивая свернутым журналом, вышел из подъезда, спустился по ступенькам. Равнодушно кивнул сидящим на лавочке пенсионеркам, мазнул взглядом «заднее место» Ягудина, торчащее из-под капота. Проблемы в двигателе, возможно, были и реальными – трудно представить тольяттинскую продукцию без вопросов. Субъект не отличался добродушием – взирал на мир из-под бровей, с подозрением.
Столкнувшись с соседом, выгуливающим шотландскую овчарку, на миг преобразился, выдавил из себя улыбку. Он шел по дорожке вдоль дома – грузно ступал, сутулился. У последнего подъезда обернулся, словно что-то почувствовал. Тот самый взгляд, характерный для «начинающих» предателей – опаска, страх, вселенская досада, – проклял все и вся, что влез в эту авантюру, но отступать поздно, все равно расстрел, да и деньги неплохие…
«Наш клиент, – Михаил успокоился. – Главное теперь – довести его до нужной точки в пространстве, взять с поличным…»
Работали профессионально, на глаза не лезли. Москвин шел последним, проверял, не следит ли за Гульковым кто-то еще.
Предполагаемый шпион обогнул торец здания, выбрался на дорогу, двинулся по тротуару – мимо автозаправочной станции, мимо районного суда. Минуя оплот Фемиды, ускорился – видно, инстинктивно. Суд остался позади – Гульков пошел медленнее. Оперативники следовали сзади, переговаривались по рации. Фигурант успокоился, прошло безотчетное волнение – шел, помахивая журналом, что-то насвистывал. У входа в сквер все же обернулся, но этого ждали – избавили Гулькова от лишних волнений.
В парке работал чехословацкий луна-парк – а вот к этому не готовились. Крутилась карусель, работали автодром, пинг-понг. Вариант, по-видимому, облегченный – лето кончилось, зарядили дожди, работали только крытые аттракционы. Но людей было много, парк гудел. На фоне советских граждан отчетливо выделялись иностранцы в джинсе – обслуживающий персонал. Такие же славяне, братья по Варшавскому договору, а все равно другие – лица не такие, манеры отличные. Дружба народов принимала формальный характер – на советских граждан они посматривали снисходительно, с легкой долей пренебрежения, а если приходилось улыбаться, то через силу. Брала обида за своих граждан. Железный занавес и повальный дефицит доводили до того, что именно мы воспринимались меньшими братьями…
Гулькова чуть не потеряли! Но паника оказалась преждевременной – нашли, локализовали в пространстве. Он шел по боковой аллее, отдалялся от аттракционов. Отдыхающих на краю парка было немного, зато растительности хватало. Листва осыпалась, но в целом деревья и кустарники еще сохраняли покров. Сырые листья липли к ботинкам. Сотрудники отставали, уходили на боковые аллеи. Дорожки причудливо заплетались, растительность на отдельных участках вставала заслоном. Многие лавочки в этой части парка пустовали.
Гульков присел на скамью, раскатал свернутый в трубочку журнал «Крокодил», открыл на первом попавшемся месте. Ждать пришлось недолго – через пару минут их стало двое. Оперативники чертыхались, прячась за кустами – подойти ближе они не могли.
Мужчины разговаривали – как-то вяло, почти не поворачивались друг к другу. Мимо прошла молодая пара. Разговор прервался, фигуранты проводили глазами молодых людей. Снова потекла беседа – без эмоций, как-то нехотя.
Второй субъект носил светло-серый плащ с поясом и имитацией погон на плечах. В руке он держал складной зонт. Усилился ветер, но дождь взял паузу. Ворохи листвы катились по дорожкам, скапливались под бордюрами. Второй субъект был несколько моложе первого, выглядел представительно. Не больше сорока, модельная стрижка, русоволосый, в очках, с правильными чертами. Его лицо казалось открытым, добродушным. Но в нем назойливо просматривалось что-то чужое, иноземное, невзирая на то, что он бегло говорил по-русски. А то, что они общаются по-русски, сомнений не было – впечатление полиглота Гульков не производил. Мысль об американском консульстве становилась довлеющей.
Беседа продолжалась несколько минут, после чего Гульков вынул из кармана небольшой предмет, передал собеседнику. Что это было, разглядеть не успели, да пока и не важно. Субъект в плаще глянул по сторонам, извлек небольшой сверток, передал подельнику. Гульков изобразил плотоядную ухмылку, убрал сверток в карман куртки. Участники беседы обменялись несколькими фразами, иностранец поднялся и направился к выходу из парка.
– Ягудин, Сидоренко, за ним, – бросил Кольцов в микрофон. – Пока не брать.
– Поняли, товарищ майор…
Иностранец скрылся за деревьями. Гульков никуда не спешил, развалился на скамье, закурил. Хмурое лицо ненадолго осветилось, впрочем, прежнее выражение быстро вернулось.
«Надо брать, – мелькнула мысль. – Незачем ждать. Домой пойдет, куда еще».
Некстати объявилась стайка подростков. Разбитные, курящие, они толпой валили по дорожке, неумело матерились, ржали, как подорванные. Такие постоянно задирают прохожих, не способных дать сдачи, выгребают у сверстников мелочь из карманов, глумятся над девчонками. Впрочем, мимо Гулькова прошли без остановки, одинокий мужик не вызвал у них интереса. Он проводил глазами шайку малолеток, поднялся и двинулся в том же направлении. Кольцов скрипнул зубами: пока еще соберешь своих…
Гульков шел на автобусную остановку. Людей на улице хватало, не хотелось брать шпиона при всем честном народе. Куда он мог деться? А объект словно издевался: тащился как черепаха, снова закурил, постоял у кромки тротуара. Собрался было вскинуть руку, чтобы поймать такси, но передумал, зашагал дальше. Пристроился к короткой очереди в киоск Союзпечати, ждал.
Оперативники изнывали от нетерпения. Москвин прикинулся пассажиром, ждущим автобуса, Вишневский мялся за телефонной будкой. Михаил изучал через стекло ассортимент печатной продукции в киоске, потом пристроился за Гульковым. Риск отсутствовал: субъект не смотрел по сторонам. Самая длинная очередь – это очередь из двух человек! Люди сами не знают, чего хотят, или набирают все подряд, включая стирательные резинки и стержни для шариковых ручек!
Гульков приобрел дорогостоящий «Огонек» и пару изданий попроще. «Крокодил» остался в урне на месте встречи – видимо, он его уже прочитал. Потеряли время и снова тащились. Гульков зашел в магазин кооперативной торговли. Оперативники переглянулись – деньги у товарища, видимо, были. Москвин, повинуясь командному кивку, тоже вошел внутрь. Вернулся через пару минут, спустился с крыльца, отчитался:
– В очередь встал, гаденыш. Он издевается над нами, Михаил Андреевич, я это сразу заподозрил. Довольный такой, стоит, «Огонек» читает. Он ничего не подозревает, рожа расслабленная. Может, возьмем его, товарищ майор, чего мы стесняемся, как первокурсницы?
– Длинная очередь?
– Человек шесть.
– Ладно, подождем.
Мялись несколько минут. У Вишневского лопнуло терпение, вошел в коопторг и через минуту вышел.
– Стоит, товарищ майор. Трое в очереди перед ним. Нормальное мясо, кстати, розовое. В соседнем зале туши рубят. Накидают, конечно, в
