— Успокойся. Ты ведь знал, что он не с гостинцами придёт. Ты всё решил. Пожалей его, прости.

Голоса умолкли. Я чувствовал жжение во всём теле и невозможную слабость, будто меня придавила каменная плита.

— Что с его раной? Он выживет? — вновь произнёс Хёрд.

— Хель отдала Бальдру мою жизненную силу, но её не хватило, чтобы вернуть ему здоровье полностью, — грустно проговорила Йорунн. — Его раны не заживают, в крови накопилось много гнилостного яда. Бальдр живёт только потому, что я даю ему отвары, очищающие кровь.

Я услышал тревогу в её голосе и приоткрыл глаза. Я лежал в небольшой тёмной комнате, на столе горела масляная лампа. На пороге стоял Хёрд с чёрной повязкой на лице, опёршись на палку-трость. Йорунн стояла подле него, её сухая скривившаяся фигура в потрёпанном платье на фоне широкой груди конунга вызвала у меня жалость.

— Ты очень добра к нему, — сказал Хёрд.

— Он был добр ко мне.

«Йорунн, да почему ты такая хорошая?! Разве, я заслужил это?»

Видимо, я прорычал слишком громко: старуха повернулась, Хёрд отодвинул и, ощупывая путь палкой, приблизился ко мне.

— Бальдр? Ты очнулся? — сказал он. — При тебе нет ножа? Ты можешь выслушать меня?

— Говори, — прохрипел я.

— Твой меч — единственная надежда победить чудовищ. Тебя подняли из могилы, чтобы ты сказал, где он.

— Я потерял, память, Хёрд, — проскрипел я. — Я не помню, где меч.

— Потерял память, говоришь? — недобро фыркнул брат. — Но меня ты не забыл.

— Ты приказал убить меня, ублюдок! Такое не забыть. И ещё я помню Маргрет, помню как она жила со мной, — я очень хотел разозлить Хёрда, но сам себе показался жалким. — Остальное не помню, — добавил я, — какие-то образы всплывают во снах, но всё обрывочно.

— Ох, Бальдр, — вздохнул Хёрд. — Ты не сделал ничего хорошего в своей прошлой жизни! Отец подарил тебе меч, он обозначил тебя сильнейшим среди нас, хотя я и был старше. Ты ходил и блистал силой, обрастал соратниками, влюблял в себя женщин. Разве тебе было мало других женщин?.. Ладно. Ты и меч потерять умудрился!

У меня затряслись руки от негодования, ком подкатил к горлу.

Хёрд приложил ладонь ко лбу и почесал глаза под повязкой. Мой взгляд упал на запястье, которое брат носил на руке. Оно было из белого металла и сразу напомнило мне амулет Маргрет и броши Йорунн.

— Что это за запястье, Хёрд?

— Ты привёз мне его в качестве дара, умоляя отдать тебе мою невесту.

— Я полагаю, ты не согласился?

— Нет. Я был оскорблён, Бальдр! — рявкнул Хёрд. — Ты вёл себя так, будто тебе всё дозволено. Ты всегда считал себя лучше меня. Может быть, я и простил бы тебя тогда за Маргрет, но я конунг! Я должен был поступить, как поступил.

— Ты прислал ко мне убийц! Скажи, чьими руками ты меня убил? Кто были те люди?

— Вали убил тебя.

— Наш брат?! — я стиснул челюсти до хруста.

— Да. А потом наша мать, узнав об этом, снарядила ладью и ушла в скорбное плавание. Перед отплытием, она вскрыла проход в недрах горы и пустила в наш мир тёмных тварей. Она обрекла нас на гибель за то, что мы сделали друг с другом. Бальдр, тише, ты сломаешь себе зубы, — голос Хёрда стал ласков. — Теперь я готов дать тебе всё, что ты попросишь. Хочешь мою правую руку? Или левую?

— Я хочу Маргрет! — взревел я.

— Она и так всегда была твоя, — грустно улыбнулся Хёрд. — Хорошо. Я разведусь с ней.

Сердце громко застучало, кровь прилила к лицу.

— Неужели?! — фыркнул я.

— Если ты избавишь Истлаг от чудовищ, то я смогу оправдать твоё имя. Я верну тебе свободу, титул, земли. И разведусь.

— Хорошо! — произнёс я.

— Хорошо, — сказал Хёрд. — И знай, если ты не справишься, то никто из нас не переживёт грядущей зимы. Ни я, ни Маргрет, — Хёрд оглянулся через плечо, — ни Йорунн…

«Знать бы только, где мой проклятый меч!» — подумал я.

* * *

Из меня вытекло много крови. Йорунн вновь промыла и зашила рану. Она делала это со мной уже не впервые. Казалось, я должен был бы уже привыкнуть. Но каждый следующий раз был больнее предыдущего. Края раны представляли собой рваное истыканное иглой месиво. От полной кровопотери меня спасали лишь тугие повязки.

Два дня после драки со стражниками я не мог подняться с постели, и ждал, что что Маргрет заглянет, навестит меня. Лишь один её вид заполнил бы мою пустоту и унял боль. Но она не приходила, и меня охватывала звериная тоска.

«Пока я тут, она там с ним…» — злился я.

Ревность заставила меня вскоре подняться с постели. Я нашёл одежду на сундуке.

«Йорунн, снова ты проявила заботу?»

Я поднял рубашку и увидел свой нож и меч. Вернее это был меч Торира, который я забрал себе. Я удивился, что Хёрд вернул мне оружие. И этот знак доверия значил для меня очень многое. Он значил, что мне доверяли и выражали уважение. Ни ярлы, ни хирдманы не ходили без меча. Оружие было знаком силы. Когда у тебя забирали оружие — тебя унижали. Когда тебе дарили оружие, тебя называли побратимом. Если ты носил меч — ты был воином, если не носил — ты был пастухом. Я был мужчиной с десяти лет, когда отец подарил мне Эйсир. Он добыл его в другом мире, чтобы изгнать тёмных тварей с Истлага. Он первым пришёл в эту страну и очистил землю от тьмы, чтобы здесь могли жить люди. Он сделался здесь конунгом. Мать полюбила его за силу и мужество, закрыла печать в мир чудовищ и родила Эйрику троих сыновей.

Я оделся, застегнул ножны и, прижав руку к рёбрам, вышел в шумный зал. Он был полон хирманов. Дети бегали меж столов, а женщины грозили им не приближаться к длинному очагу, расположенному в центре. Хёрд сидел за главным столом с Лейфом. Маргрет не было. Я испытал облегчение от того, что не увидел её с братом. Но где же она была?

В воздухе витал запах мясной похлёбки и свежих лепешек, сладкого мёда и копчёной рыбы. Живот скрутило от голода, я поискал, куда сесть. Место напротив Хёрда пустовало, и я двинулся к его столу. Я знал, что это моё место.

На лице тянуло подсохшую корочку ссадины, и я злился на воинов, с которыми подрался. Хёрд взял с меня слово помочь ему в борьбе с тёмными тварями, и мне было страшно вставать на защиту тех, кто меня избивал, предавал, убивал. Где-то по земле ходит Вали, всадивший в меня топор. Это сложно: защищать того, кого ненавидишь.

Я сел напротив конунга и его сына. Лейф поднял голову, его небесно-голубые глаза, точь-в-точь как у Маргрет, враждебно заблистали при виде меня. Мальчик смущённо поджал губы.

— Папа, Бальдр с нами, — сказал он, повернувшись к незрячему отцу.

Передо мной поставили блюдо и кубок, полный мёда, но я не радовался пище и не глядел на пышногрудых красавиц-прислужниц. Я глядел на этого крепкого умненького мальчика, и глаза мои наполнились влагой: «Она родила его Хёрду, а не мне!»