на плавбазу, вместе с кораблём снабжения. Пароход Доброфлота, с говорящим названием «Колыма» скоро пришвартуется к базе. Несмотря на всё своё раздолбайство я отлично понимаю, что встречаться мне с ними пока просо нельзя, а если я останусь, то обязательно встречусь. Я в ходовой рубке звиздюлей получаю очень часто, да я там бываю чаше чем вахтенные рулевые! Я на Колыму не хочу, даже если это и будет пароход!

— Смотри Витька, у кашалота фонтан совсем небольшой. Как бы небольшое облачко. Кашалот кит зубатый, при дыхании воду в себя не набирает. Другое дело усатые киты: зубов у них нет, рот всегда как бы широко открыт и перегорожен частоколом тонких роговых пластин китового уса с пушистой бахромой на краю. При каждом вдохе кит забирает большое количество воды, при этом на бахроме застревает планктон — мелкие рачки такие и водоросли, которые он и жрёт. Соответственно и фонтан при выдохе получается мощным и высоким. Ты и марсовый, должны по фонтану сразу кита определить и размер его тоже! Знать должны, стоит на него внимание обращать или нет! Ничё, походишь помощником, со временем научишься определять. Хотя ты и балбес конечно, но говорят и медведей на велосипедах в цирке учат кататься, и я тебя научу — мы сидим у Томаса в каюте и режемся в карты, а заодно и продолжаем моё обучение.

— Ты мне зубы не заговаривай! Куда ты старый трефового туза кидаешь?! Я на тебя козырем хожу! Забыл, что ли, что козырь у нас пики?! — возмущаюсь я. Томас собака такая часто бьётся не по масти, пытаясь поймать меня на «дурака».

— Не ори! Старый я уже, вижу плохо. Да и когда это козырем пики стало?! Крести было! Я правильно хожу, ты чего это думаешь?! Я из ума уже выжил?! Ишь, сопля зелёная, голос меня давить вздумал! Да я тебя банником так отхожу, забудешь, как маму зовут, а меня всю жизнь помнить будешь! — не любит старик проигрывать, а ещё больше не любит, когда его за руку при шулерстве ловят, сразу звереть начинает. А я вот мышей и крыс с детства боюсь, поэтому всегда иду на попитую.

— Ладно, не ворчи. Выиграл ты, так и быть, из уважения к седым волосам на твоей заднице! Держи — я передаю старику его выигрыш. Мы же не просто так в карты режемся, так не интересно, мы играем на спички! По одной на кон, я уже этому гаду пол коробка продул!

Уже неделю я на «Алеуте» проживаю. Шмотки Витьки Жохова с Трудфронта передали всё в той же сетке, в которой когда-то пришлось и мне полетать. Не богато паренёк жил, скажем прямо. Фибровый чемоданчик с металлической окантовкой, чуть больше дипломата, и сидор, вот и все вещи. При желании я, наверное, и по карманам их распихать смог бы.

Ничего там не обычного нет, несколько писем от бабушки, две книги по штурманскому делу, потрепанная книжка Жуля Верна «Сто тысяч вёрст. Кругосветное путешествiе под водою, льдом и Среди исчезнувшей Атлантиды» (издательство 1872 года!), тетрадка, несколько погрызенных карандашей, огромные, наручные часы, запасные портянки, кальсоны, рубаха, свитер, шерстяные носки, несколько носовых платков, несессер с бритвенным набором и курительная трубка. Вот и все пожитки. Книги и письма с нессесером, часами и трубка с карандашами — в чемодане, тряпьё — в сидоре. Ну и то, что на мне одето конечно.

Из писем, которые я без зазрения совести прочитал, я узнал, что Жохов почти сирота. Бабушка есть, которая живёт в деревне, мать умерла, а отец как уехал почти десять лет назад на заработки, так и не вернулся до сих пор, только время от времени бабке письма шлёт, у него там уже другая семья и сын ему особо не интересен. Часы как раз подарок отца, единственный за всё время существования этого молодого организма. Отец расщедрился на выпуск вновь испечённого штурмана и передал часы с оказией. Но вот Жохов их почему-то не носил, ремешок совсем не обмят. Или берег, или брезговал, не совсем понятно. По отцу у нас судьбы схожи, ну так, наверное, не только у нас с ним, таких как мы тысячи. До недавнего времени Жохов и жил с бабушкой, пока в морской техникум не поступил.

Документов, как ни странно, ни каких обнаружить не удалось, но из осторожных расспросов команды я выяснил, что все их сдают на хранение на плавбазу, в финчасть. Можно и не сдавать конечно, но тогда легко без них остаться после окончания похода. Постоянная сырость и плохое качество бумаги с чернилами, за восемь месяцев похода могут оставить человека вообще без бумаг. Ну а без бумажки человек у нас кто? Правильно — никто!

Из бабушкиных писем я наконец-то узнал сколько моему аватару лет. Молодой совсем, двадцать один год парнишке. Ни жены, ни детей, живёт в общаге, постоянной подруги нет. Упоминалась как-то раз в письмах имя какой-то Леночки, толи одноклассницы, толи соседки, которая передавала привет Витьке, но видимо ничего серьёзного между ними не было, обычная юношеская влюбленность. Хотя по словам Бабушки, девушка «сюрьёзная», а мне, то есть Витьке, стоило бы присмотреться к ней.

На плавбазе я живу вместе с раздельщиками, на нижней палубе. Весёлое местечко, я вам скажу. Они все в две смены работают, так что в кубрике постоянно стоит богатырский храп, запах немытых тел и перегара. От табачного дыма глаза режет, как будто тут всё время что-то горит. Курят абсолютно все и выходить на перекуры на жуткий мороз никто не собирается.

Так-то на судне сухой закон, пить нельзя, спиртное выдают только в медицинских целях или по праздникам. Сухой то он сухой, но наш народ выпить всегда найдёт. Когда я узнал главную тайну разделочной палубы, в которую меня посвятили под большим секретом, я честно говоря даже испугался немного.

Если на «Алеуте» возникнет пожар, то гореть ему синим пламенем! Все огнетушители, ниже ходовой рубки заполнены брагой! Пожарный инспектор в теме и в доле. Он получает за использование своего инвентаря три литра браги в день, в качестве мзды от команды! Три литра в день! Это же упиться можно! Хотя брага тот ещё напиток, пить его можно только от безысходности. По всему экипажу ходят легенды, что где-то в машинном отделении, есть и настоящий самогонный аппарат, только знают о нем и соответственно пользуются, только старшие начальники, не ниже старшего механика и помощников капитана.

Свободная