— Егор Гордеев? Гордеев Егор, — я медленно, растягивая по слогам, повторял его фамилию, — фонологическое извращение какое-то, не находите? А, впрочем… Егор, вы были плохим журналистом, так что в мировом масштабе информационное поле ничего не потеряло с вашим увольнением.

— Позвольте, — лысина на голове Гордеева покраснела от возмущения.

— Не позволю. Но дам один житейский совет. Вы пришли на конференцию, которую я отменил. Вы хотели сенсации и потому стали тыкать в меня моим браком. Если вам известно о нем, то и о моем разводе вы тоже в курсе. Вам ведь не это было нужно, а моя реакция? Скандал какой-нибудь, истерика поэффектней, вы журналисты на это ведь заточены? Отправь вы вопросы в офис, получили бы расширенный релиз, из которого можно сделать отличную статью, а так…

Я замолчал и покосился в сторону дома, из ворот которого должна была выйти Тина. Никого.

— А где же ваш совет, — скривился Гордеев.

— Что? — я обернулся, будто успел забыть о своём собеседнике. — А, совет…вот он. Идите работать в общепит. Как журналист вы полное дерьмо, может официантом будете нормальным. Только не плюйте в еду посетителям, не то попрут и оттуда.

— Дальше чебуречной на вокзале мне и так не устроиться. Вы и ваши дружки купили всю прессу! Из-за вас от меня отвернулись коллеги, работодатели, друзья! — Гордеев по-женски взвизгнул и выпучил водянистые прозрачные глаза. Смотреть на него было неприятно. Я оглянулся, чтобы наконец найти Тину, и закончить этот разговор, но девчонка как-назло застряла в доме.

— Ну, друзей у вас, положим, и не было. А пресса, она же не проститутка, чтобы так легко продаваться. — Я увидел как яростно зажглись его глаза и продолжил напирать на больное: — Ой…или все-таки проститутка? Как это, должно быть, неприятно слышать вам…якобы, независимому журналисту.

Я отвернулся и зашагал в противоположную сторону, не сильно заботясь, что сделал крюк. Было не важно, откуда вызывать такси, лишь бы больше не видеть противную, красную от ярости рожу Гордеева.

— Прямо как Ляля?

Ноги непроизвольно остановились. Разговаривать с журнашлюшкой больше не имело смысла, некоторые понимают только язык силы. Я приготовился дать Гордееву в рожу, чтобы тот наконец получил такую желанную сенсацию:

— Как Ляля Скобелева, верно? Вы же у них были всю ночь? Неужели семейка до сих пор надеется найти того, кто женится на их юродивой?

— Повтори, — я непроизвольно сжал кулаки.

— А вы, Андрей Юрьевич не знали? Только не говорите, что уже купились и готовы жениться? Клюнули на эти грустные глаза и душевную историю? Под кого только ее не подкладывают, да только все зря. Настя уже на столичных мужиков перешла? Все городские закончились? А вы такой весь богатый, а главное, что не местный, ни о чем не знаете…просто Джек Пот. Они вас где спать то оставили, в зале? На диване? Неудобный, правда? А уж сколько раз там наши ночевали…

— Заткнись! — я вцепился в воротник его рубашки и с силой дернул Гордеева вверх. Того тряхнуло, как белье после стирки, и тщедушное тело обмякло в моих руках. Он даже не сопротивлялся, знал, что сейчас его будут бить. И за что получит, он знал тоже.

Гордеев вперил в меня до тошноты прозрачные глаза и принялся шептать:

— Возьмите меня к себе в штат, я буду писать статьи, любой повод. Я стану вашим ручным псом… вам же нужен свой человек в прессе. Все будет освещаться так, как вам нужно, как вы скажете!

Ещё секунда, и он бы начал умолять. А дальше, кто знает, может скупить, может плакать или целовать мои набойки, чтобы выслужиться посильнее. Я с омерзением отвёл взгляд от его дрожащего в подобострастном припадке лица, и увидел, что мои пальцы сжимают рубашку. Точнее, какую рубашку они сжимают. Край воротника оттопырился, выставляя на свет почти что чёрные, лоснящиеся швы. Показалось, что даже ткань на ощупь липкая.

Его тушка мягко опустилась на землю, когда я разжал руки. Связываться с таким — только мараться. Потом ни за что не отмоешься.

— Или отсюда, пока цел, — прохрипел и сплюнул на землю, рядом с местом, где стоял Гордеев.

Вдруг за спиной послышался шорох и раздался женский голос:

— Андрей, извините, что ждали. Сестра просила помочь перестелить кровать. Ой, вы не одни?! — и разглядев фигуру за мной, добавила с улыбкой, — привет, Егор. Как дела, как мама?

— Все хорошо, Тина, — прошептал Гордеев, не глядя в ее сторону.

— А вы почему на свадьбу не пришли? Тетя вас звала.

— Дела.

— А здесь что делаете?

Меня стали раздражать глупые вопросы Алевтины. Ее нежный, похожий на колокольчик голос. То как приветливо она общалась с мерзавцем, будто не понимая, что он на самом деле за человек.

— Очевидно снова дела, Алевтина, на этот раз со мной, но мы уже закончили, верно, Егор? — Не выдержав, я прервал девчонку. Она с удивлением посмотрела на меня. Пусть. Лишь бы скорее замолчала и перестала щебетать с этим тошнотным журналистиком.

Тот кивнул:

— Все верно. Я уже давно должен идти, мама ждёт. Ляля, передай Сонечке мои поздравления и скажи тете, что скоро зайду.

Последнее мне совсем не понравилось. Ему незачем встречаться со Скабеевыми и этот очередной штрих к семейному портрету удручал. Точнее злил. Они совершенно не умели выбирать себе правильное окружение, звали домой кого не попадя.

Гордеева этого…или меня…

Бесит!

Я зашагал в сторону пустыря. Не оглядывался и не смотрел, идёт ли Тина за мной.

Дом ее новых родственников стоял на отшибе, в глухом тупике. За ним — куцые деревья, переходящие в поля. Ни магазинов, ни светофоров, ни людей, у кого можно было бы узнать дорогу. Ни-ко-го.

— Не так быстро, я не успеваю за вами, — от быстрого бега у Тины появилась отдышка.

Я остановился, чтобы та смогла меня догнать.

— Фух. Как на пожар, ей Богу. А где такси?

— Не приехало.

— Адрес перепутали? Ой, ну это бывает тут постоянно. Заказывают на Красноармейцев, а приезжает на Красногвардейцев. И самое интересное, улицы эти совсем рядом. Смешно?

— Не смешно. Тина, или домой — произнес я и посмотрел на девчонку.

Мы стояли напротив друг друга, неловко переглядываясь, как застигнутые врасплох Любовники. Из всего многообразия чувств, душивших меня, можно было выделить наиболее сильные, но поверь, Барбара, стыда там не было. Зато сколько угодно разочарования, раздражения и злости.

— Откуда ты знаешь этого Гордеева?

Так это мой неудавшийся жених, — Тина звонко рассмеялась, — его мне тетя сватала. Он ещё статью о нашей семье писал, мы тут вроде как местные знаменитости, хотите дам почитать?

— Не хочу. И много у тебя было этих женихов? — слова журналиста заезженной пластинкой крутились у меня в голове. Я не должен был ему верить, но постоянно, как какой-то мазохист, прокручивал все, что он сказал о Тине. Спасовал каждую грязную деталь. Мучился. И не мог спросить прямо.