Шрифт:
Закладка:
– Понимаю. А что он делал для тебя?
– Я любила его, хотела видеть счастливым, делала для этого все, что могла, и была такой, какой он хотел меня видеть.
По лицу Лайма пробежала тень, будто ее слова причинили ему физическую боль. Он взялся за вилку, и Эйва подумала, что ей померещилось. Потом он уточнил:
– Но ты просто должна была оставаться собой.
– Мне казалось, что в этом моя сущность.
– Тебе доставляла удовольствие такая жизнь?
– Даже не думала об этом. Так было… правильно. Вообще‑то я не тусовщица. Мне по душе смотреть хорошее кино с коробкой попкорна на коленях, – призналась Эйва, вспоминая, что никогда не делала этого с Ником. Она убедила себя, что бурная светская жизнь – явление временное. Когда Ник добьется успеха, они вернутся к нормальной жизни, поженятся, заведут детей. Эйва верила, что любит его.
– Что случилось потом?
– Мы расстались. Я попросила отца инвестировать в проект Ника, но он отказался, назвав проект провальным. – Эйва сначала удивилась, а потом пришла в ярость, когда отец объяснил другую причину отказа.
«– Извини, Эйва, но я не верю Нику, – заявил Джеймс с мрачным видом. – Он использует тебя. Я этого не допущу. Ты заслуживаешь настоящую любовь и мужчину, которому нужна ты, а не деньги, имидж и полезные связи».
В этот момент Эйва осознала, что отец женился на матери именно по этим причинам. А ведь всю жизнь она пыталась убедить себя, что ее подозрения беспочвенны. Эйва не сдержала язвительных слов:
– То, что ты так поступил, не означает, что Ник такой же.
Она ожидала, что отец опровергнет ее слова, но он лишь добавил:
– Прости, Эйва, надеюсь, что ошибаюсь, но я не поддержу проект Ника.
– Отказ просто убил Ника, и тогда я сама помогла ему. – Она передала Нику большую сумму денег из собственных сбережений, а еще часть дала в долг. Эйва убеждала себя, что есть разница между понятиями «купить любовь» и «доверять любви». Ник легко взял ее деньги, но вместо благодарности заявил, что помог сделать выгодное вложение. Эйва старалась не замечать явного охлаждения к ней Ника. – После первого сердечного приступа у отца я оставила карьеру модели и начала работать в «Дольче». Моя жизнь изменилась, но Ника не устраивала, как он выразился, моя «эмоциональная зависимость», и он ушел.
Эйва передернула плечами, вспомнив пережитое унижение: Ника интересовало только то, что она могла дать ему, и он сыграл на ее наивности. Больше этого не повторится. Она встретила сочувственный взгляд Лайма.
– Извини, – нахмурился он, – но он повел себя как последний негодяй. Хорошо, что он исчез из твоей жизни.
– Да, я знаю, но тогда все выглядело иначе. Впрочем, тот разрыв не сравнится с трагедией, которую ты пережил. – Не задумываясь, она накрыла рукой ладонь Лайма. – Прости, что расспрашиваю, я понимаю твою боль, но не мог бы ты немного рассказать о своей семейной жизни. Будет странно, если я буду совсем не в курсе.
Немного помолчав, Лайм допил воду из стакана, и по лицу пробежала тень. Он кивнул:
– Согласен. Как насчет того, чтобы уйти отсюда? Неподалеку есть бар‑терраса на крыше дома. Мы сможем полюбоваться закатом. – В голосе Лайма слышалась тоска, и Эйва согласно кивнула.
Глава 10
Некоторое время они шли по узким улочкам вдоль домов, перед которыми на тротуаре стояли горшки с цветами и цветущими кустарниками.
Лайм был благодарен Эйве за сочувственное молчание. Необходимость говорить о Джесс пугала его, потому что много лет он никому не рассказывал о ней, об их несчастливом браке, о мучивших его угрызениях совести. Теперь ему предстоит раскрыться – Эйве нужна информация, – но он будет придерживаться только фактов.
Они зашли в маленький домик‑трулло с импровизированным баром в глубине комнаты.
– Что ты будешь?
– Бокал белого вина, пожалуйста.
Лайм сделал заказ и указал Эйве на винтовую лестницу, ведущую на крышу. Он привел ее сюда в уверенности, что ей понравится. После болезненной исповеди о прежних отношениях ей нужно было перевести дух. Лайма приводила в ярость мысль о человеке, которому нужны были ее деньги, связи, положение, и он не постеснялся воспользоваться ее чувствами, а потом бросил в тот момент, когда был всего нужнее. По правде сказать, Лайм тоже использовал Эйву, но, по крайней мере, был честен с ней.
– Волшебное место!
В наступивших сумерках террасу освещали лишь мерцающие огоньки, развешанные на цветочных жардиньерках. Сквозь увитые плющом арки внизу виднелись крыши соседних домиков. Эйва и Лайм были единственными посетителями бара. Они заняли столик возле наружного обогревателя, весьма уместного в этот прохладный февральский вечер. Некоторое время они молчали, пили вино и наслаждались видом, чувствуя покой и умиротворение.
– Что же, – наконец вздохнул Лайм, – давай поговорим. Я просто изложу факты.
– Как пожелаешь.
– Я встретил Джесс, когда мне было двадцать один год. Отец заболел, и я получил отпуск, чтобы ухаживать за ним. – Он вспомнил, как ужаснулся его изменившейся внешности. – Алкоголизм сломал его. В последнюю неделю отец был очень плох: потерял память, плохо соображал, страдал от галлюцинаций. Мама хотела помочь, но к этому времени она снова вышла замуж и жила отдельно. Отец не разрешал ей даже переступить порог дома, поэтому уход за ним пал на меня. Тогда и появилась Джесс. Мы и раньше были знакомы – ходили в одну школу, а тут случайно встретились в больнице и разговорились. Ее дед страдал алкоголизмом, поэтому она знала проблемы моего отца.
– И понимала тебя.
– Да. – Но тогда Лайм принял свою благодарность за более глубокое чувство. Он был одинок, растерян, страдал, и Джесс казалась ему маяком в тумане. Но даже тогда он не думал о женитьбе – просто радовался, что кто‑то рядом.
– Ты влюбился.
– Да, – сказал Лайм. Что еще он мог сказать? Тогда он и сам готов был поверить. А теперь последствия ошибки будут преследовать его до конца жизни. Он взглянул на прекрасное лицо Эйвы в лучах заходящего солнца и спросил себя, сможет ли он когда‑нибудь снова произнести слова любви. Лайм покачал головой: никогда он не пойдет на такой риск. Трагическое прошлое – надежная гарантия для того, чтобы снова не совершить глупость. – Наша свадьба прошла очень скромно после недавних похорон. Потом Джесс переехала жить ближе к моей казарме. – Лайм хранил ей верность, потому что когда‑то требовал этого от своей