нужна настоящая зрелая обида при большой силе призыва. Настолько же настоящей опасности я, прости, для деревни не вижу. Не мы же с инспектором. С изнанки мира, откуда волчьи души родом, кое-что видно — где правда, где неправда, где глупость, а где отчаяние. Если рассматривать экзаменационные испытания как опасность, она грозила не тебе. Ты не собиралась на экзамен. Опасность личная? Не сдать испытание? Так оно же не смертельное. Ну, было, по крайней мере. Пока инспектор не придумал сегодня всем старшим классом в лес идти. Но так даже хуже получилось. И на экзамен даются две попытки. Можно и третью, и четвертую, да хоть десятую. Но тогда идти в город учиться за деньги. Знаешь, Клара Водяничка, я не представляю себе человека, который из-за того, что не готов к экзаменам, а на третий раз у него денег нет, таких волков бы вызвал. Но — предположим. Предположим, кто-то здесь трус и боялся до смерти, однако не показывал. Тогда подозреваемых получается много, выбирай — не хочу. Весь выпускной класс и их родители, бабки, дедки, кто там еще за успехи на экзаменах переживал... У Хрода сильные ученики, я оценил. Недисциплинированные, да. Но почему такие злые, настолько не отличающие добро от зла? Неясно. Поэтому экзамен в качестве опасности, на мой взгляд, версия сомнительная. Но если говорить об обиде, есть сведения, что обижали именно тебя. Сам я вижу, что обижали несправедливо, ты умелый лекарь. Причем, относились к тебе плохо много лет и, считай, что всей деревней. С этим ты согласна?

Белка звякнула горшком об горшок и отставила мази. Кинула через плечо полотенце, которым брала горячие горшки. Опять подводят к ней! Огромное желание было взять ухват и опрокинуть писаря с лавки под стол. Чтобы тоже обиделся и побежал к живоволкам жаловаться.

— Чего ты хочешь от меня? — прошипела она. — Я вам всем зачем нужна? Хотите рассуждать — идите рассуждать в школу, в сугроб, в лес к живоволкам. Куда угодно, только за мой порог!

Писарь примиряюще поднял руки:

— Подожди, подожди! Я же только думаю, я пока не делаю выводов! Дай мне нож нарезать хлеб и успокойся.

— Ты, — сказала Белка, с небольшой задержкой выполнив просьбу о ноже, — думаешь неверно. Ко мне давно никто не относится плохо. Сейчас все наоборот. Ходят на поклон те, кто раньше меня травил. И этим я довольна. Это по справедливости. Даже если я считала кого-то своим врагом или знала, что он меня терпеть не может, сейчас этот человек кланяется мне, пусть не по собственному желанию, а оттого, что у меня низкая дверь. Они ходят ко мне, не я к ним. Мне этого хватает. В деревне нужна была новая знахарка, и все успокоились, как только я пошла к колдуну и кое-чему научилась. Даже Хрод не был против.

— А почему тебя шпыняли поначалу?

— Потому, что я вовсе не училась, Хрод меня не брал в школу, и я у него была приживалкой. Пряхой и ткачихой.

— А-а, — проговорил писарь, откусывая хлеб с салом, которые соорудил себе. — Я думал, это из-за твоих родителей.

Хлестнуть бы его полотенцем. Да жалко еды — уронит ведь, потом с пола подбирать.

— На моих родителей, — прошипела озлившаяся Белка, — всем здесь давно плевать. В общине вообще всем на всех плевать, нужно только, чтобы человек приносил пользу и воспитывал себя, чтобы польза от обучения могла увеличиваться. Бесполезных презирают. Терпят их с трудом. Я — полезная. Я давно уже полезная!

— Да понял, понял, — закивал Кириак и подвинул Белке второй кусок хлеба с салом. — Ты, слушай... присядь, что ли. А то прыгаешь возле, я тебя боюсь.

Белка сделала несколько вдохов, чтобы успокоиться, потом царственно взяла и откусила.

— Я верю, что не ты сейчас обижена, и вообще живоволки пришли не от обиды, — продолжил Кириак. —. Не пшикай на меня, как кошка, не я же их привел! Мое дело обстоятельства выяснять, и это я тоже не сам, мне приказали. Я бы лучше спать пошел. Но, пока инспектор занят, я должен узнать, кто среди вас может вызвать стаю, и в чем причина того, что упырей больше десятка.

— Я этого не знаю! — Белка снова развернулась к печке и своим горшочкам. — Не знаю и знать не хочу! Думаешь, не понимаю, чего вы с инспектором ко мне прилипли? Я живу отдельно, мне не привыкать портить с деревней отношения. Я вам со своих обид имен и поназываю, мне никого не жалко. Расследуй — не хочу, кругом одни злодеи! А вот нет! Не желаю я, чтобы меня со всей деревней опять стравили, или деревню между собой и с моим участием из-за ваших подозрений. Там и так половина друг на друга думает, а другая половина на меня, хотя Хрод сказал, что моих следов возле общинного дуба не было. Я знаешь что считаю? Зря Хрод и ученики с инспектором вообще в лес на охоту пошли. Идиотская задумка. Надо было сдать экзамены как привыкли, и до полнолуния здесь сидеть. А потом бы свободно уехали, потому что до нового призыва сутки перерыв. Вы бы успели. Тогда ничьи надежды не оправдались бы, если кто-то на живоволков из-за экзамена надеялся. Вот так!

Писарь развел руками:

— Тогда хоть чаю поставь... И... можно, я у тебя посижу? Мне сейчас в школу идти не с руки. Нетоплено там и нет никого.

Кириак проторчал у Белки до самого вечера, они выпили три чайника кипятка с малиновым листом и съели все дары Хродихи до крошки. Немножечко помог с горшками и зельями.

За это время Белка все-таки остыла, перестала шипеть и гневно зыркать на писаря. Они поговорили о ситуации в целом, без конкретных имен и указаний, и выяснили вот что: во-первых, может быть, деревня и вовсе ни причем. Волки могли прийти за самим инспектором из-за обиды на него в другом селении или вообще за прошлые годы, и тогда ни Белка, ни Хрод, ни Кириак не смогут рассмотреть истину даже поразбивав о родовое древо лбы. Мало ли кого и где из сильных словесников обошли на прежних испытаниях, а он посейчас не согласен. Хороший колдун из сказки по сто лет обиду помнит. Во-вторых, версий и без Белки с писарем наплодилось слишком много, каждый мог обидеться на что угодно, но в каждом