лед был крепкий, в оттепель дорожка превращалась в ручей между домов, а сейчас застыла. Едва повернув за Белкой, инспектор поскользнулся и упал на колено. А Белка припустила во всю прыть, насколько была способна. Верткая, легкая, ловкая, в нескользящих горных ботинках, она не задерживалась и заскользила всего дважды. Ботинки были тяжелы, замедляли скорость, но Белка надеялась, что на огородах инспектор проломит настовую корку, безнадежно застрянет и бросит погоню.

Немного недооценила. Он отстал, да. Но погони не бросил.

— Стой, сумасшедшая! Туда нельзя! — летело ей вслед. — Погибнешь!..

К преследованию, похоже, присоединился еще кто-то из мальчишек, потому что вряд ли это инспектор свистел Белке в спину.

Бешеным зайцем она доскакала до кромки леса, перемахнула пень, врезалась в куст дикой смородины, споткнулась, упала, выбралась снова на наст. Отбежала вглубь меж деревьев. Остановилась на пару вдохов оценить свое положение, посмотрела назад, посмотрела вперед. Что считать опасностью?

Впереди упырей не видно. За стволами они не прячутся, если только в ямах, под вывернутыми корнями, под упавшими лесными гигантами, отжившими век. Но старый лес в другой стороне. До избушки путь идет по песчаным пригоркам, старых елей там нет, сосны стоят как свечки, ровные, редкие, снег искрится в солнечном свете. Полвека назад тут шла вырубка.

А позади медведем-шатуном бредет через огороды инспектор. Уже две трети пути преодолел. За ним действительно бросились мальчишки из школы, но их поворотили матюгами бабы. Взрослым бабам в деревне закон не писан, их не Хрод воспитывал, они к сильному слову без уважения. При опасности так своим сынкам непослушным завернуть могут, что нога к ноге прилипнет и уши в трубочку свернутся и на затылке склеются. Так что неудачливые преследователи сейчас возвращаются к плетню получать тумаков за самовольство. Но страшный инспектор упорно ползет за Белкой в лес. Три шага делает — проваливается. Еще два шага — проваливается снова. Но безнадежной идеи догнать не оставляет.

И Белка рванула снова. Сначала по дуге, по кромке огородного просвета, потом в глубину леса на знакомую тропу. Единственное опасное место будет по пути — заросли бузины и коринки в мелком логе, у которого одна стена песчаная, другая покрыта крепким дерном. Когда почти добежала до лога, дошло: а с чего инспектор ей кричал «погибнешь»? Если б она была хозяйкой живоволков, не так бы все происходило, не те бы вслед летели слова. Не было бы для нее опасности с ними в лесу встретиться.

Он правда, что ли, не верит хродовым ученикам, будто Белка упырей призвала? Не притворяется? Не в подвале ее запереть и дознание учинить вел? А говорил неприятным тоном — просто оттого, что презирал вместе со всей деревней?.. Тогда стоп стоп, стоп... Остановиться и подумать.

До лога оставалось рукой подать, шагов сто. Ближний край оврага был пологим. Под другой его песчаной обрывистой стеной, засыпанной снегом так, что получался снежный навес, тёк незамерзающий ручей. В ложе ручья гнездилась глубокая синяя тень. Тропа шла вдоль лога, не приближаясь к ручью, не попадая в синеву, но дальше в кустарнике, начинаются другие тени.

Всего-то проскочить вперед, пока лог с тенями закончится. Белка устала. Не рассчитала силы. По снегу, даже если наст держит птичий Белкин вес, идти все равно сложно.

Или вернуться назад. Пройти по собственным следам, по которым где-то, не так уж далеко от лога, шагает, тяжело проваливаясь в снег, инспектор. Попасть под горячую руку. Под не ей адресованный гнев. Ввергнуть себя снова в дурацкую ситуацию, которую не она создала, которой не она управляет, и которая пес знает, из чего вытекла и во что превратится. Зло или обида, говорили они. Кто-то на кого-то за что-то обиделся или накопил злобы, и вот это все натворил. Если бы Белка вызывала сейчас своих живоволков, на свою обиду, ее стая состояла бы из сотни зубастых голов. Обидней всего почему-то было не за себя даже, не за Хрода, а за тетерева. Зачем его-то порвали?

Наверное, от бессердечия это все. Жалеть дохлую птицу глупо. Жалеть нужно людей, так и учитель говорит. Просто никогда не ждать благодарности, потому что ее не будет.

Тот же Хрод Белке ничего плохого не сделал. По крайней мере, видимого, очевидного плохого. Просто он заметил ее впервые только в тот день, когда пришли живоволки. А до этого жил так, словно никакой Белки не существует.

Ну, сходила Белка в избушку. Все как будто в порядке. Было плохо, нервно, трудно, стало намного спокойнее. Но школа — значимая часть жизни общины. Туда ходят не только младшие, но, изредка, и старшие. Всем нужно познавать новое, всем требуются уточнения границ доброго, злого, правильного и ложного. А Белка как была для школы невидимкой, так и осталась. Зависело это от Хрода. Скажи он слово, к ней повернулись бы не в те моменты, когда на грани жизнь и смерть, свалилось и придавило горе, а просто, по-человечески. В быту, в общении, в радости. Но Хрод ничего никому не сказал.

Так что пожалеть деревенского словесника не получалось. История эта с колдуном, ученической клятвой и Хродовым обетом — дать из деревни ученика — была Белке к пользе. Учитель ей нравился, учиться было здорово. Не нравилась сытая ухмылка Хрода, который ничего более не должен, и его вечный взгляд мимо или сквозь нее. Не нравилось, что школьники кричали ей тогда «беги к мертвому колдуну, может, он тебя примет!»

Если сложить одно с другим, получалось, что Белку выводили на лесную избушку исподволь, чужими усилиями. Хрод велел — мальчишки издевались. Специально вложенными им в головы словами, а уж действий — тумаков, плевков, снега за шиворот — они прибавляли от себя. Может, и в обучение в деревенскую школу ее не брали не оттого, что Клара Водяничка никчемная разбойничья дочь, а оттого, что колдуну назначена хоть какая-то жертва,. Та, которую не жалко. Белку вынудили, Белка побежала. Но ведь хорошо все устроилось? Хорошо. Никто настолько удачной попытки — что деревня еще и знахарку получит — не ожидал, даже сам Хрод. И, уж подавно, изумились возвращению ее вечные обидчики. Думали, сгинет в лесной избушке, провалится в колдовской подпол и не выйдет назад. Или кровь из нее там выпьют, как принято у живодушных — оставшихся костями и душой, с вечной неутолимой жаждой.

А Белка вернулась с подарками. В первый же день своего ученичества притащила домой тетради, писчие принадлежности, цветные карандаши и красивейший букварь, весь в картинках — ничего