И тамплиер, зловеще расхохотавшись, двинулся прочь, оставив опешившего слугу недоуменно чесать в затылке. Час спустя, когда бледное зимнее солнце лишь начало подниматься над зубцами замка Дюрнштайн, Бриан де Буагильбер уже гнал коня по занесенному снегом тракту. Ветер трепал черный плащ тамплиера, взметал гриву скакуна, бросал в лицо колючие ледяные иглы. Но Бриан, не замечая стужи, упрямо подгонял жеребца, пришпоривая босые пятки. Перед мысленным взором рыцаря стояли зеленые поля туманного Альбиона, мрачные стены родовых замков, по которым плющом вился коварный имперский интерес ордена Храма. Интерес, за который Буагильбер готов был драться до последнего вздоха.

"Посмотрим, как ты запоешь, лорд Уилфред, когда я предъявлю тебе счет за старые обиды! - думал тамплиер, яростно стискивая древко копья. - Ты у меня живо выложишь манускрипт на блюдечке. Или распрощаешься со своей никчемной жизнью!"

Злая усмешка исказила точеные черты Буагильбера. О да, на сей раз он не упустит подлого саксонского пса. Ни Ротервуд, ни сам ад не станет юнцу надежным укрытием! А с ним, глядишь, придет черед и прочей своры Плантагенета - сэра Томаса, епископа Хьюберта, леди Эдит... Всех, кто встанет на пути ордена, ждет бесславный конец!

"Дрожи, Англия, - беззвучно шептал Бриан дe Буагильбер, вонзая шпоры в бока скакуна. - Я уже близко. И ярость моя не знает предела. Пощады не жди!"

Конь, почуяв нетерпение всадника, послушно набрал ход. Топот копыт гулким эхом разносился в морозном воздухе. Над дорогой вился легкий снежный буран. Впереди, за хребтами Альп, за штормовыми валами Ла-Манша, ждала цель. Ждала развязка жестокой игры, в которую Бриан де Буагильбер ввязался по собственной дерзости. И он твердо знал: пути назад нет. Орден Храма не прощает ошибок. Отныне - только вперед, на острие атаки, навстречу победе. Или бесславию. Но Буагильбер давно отринул сомнения. Сейчас в сердце его пылал лишь огонь погони и жажда мести.

Так думал храмовник, все глубже погружаясь в свои мрачные думы. Позади оставались белоснежные пики Альп и величавый Дунай. Впереди лежало неизвестное - полное опасностей, крови и интриг. А пока мерный стук копыт отсчитывал путь - долгий путь в логово врага. Путь отважного и безжалостного воина Христова. Отступать некуда. И незачем.

Глава 9: Робин Худ

Лето 1190 года выдалось на редкость жарким и засушливым. Солнце нещадно палило с безоблачного неба, иссушая поля и выжигая леса. Но в чащобе Шервуда, под сенью могучих дубов и вязов, царила благословенная прохлада. Именно здесь нашла приют шайка изгоев и отверженных, сплотившихся вокруг молодого предводителя - Робина Худа. Вот уже несколько месяцев, как этот зеленый лес стал им домом - и базой для дерзких вылазок против власть имущих.

Робин - а прежде Реувен бен Йосеф, подкидыш-еврей, воспитанный в христианской семье - привел своих людей в Шервуд вскоре после страшного йоркского погрома. Мятежный дух и жажда мести влекли юношу прочь от старой жизни - туда, где можно было начать все заново, под новым именем и с новой целью. И такие же, как он - обездоленные, гонимые, потерявшие все - потянулись к Робину, словно мотыльки на пламя костра. Крестьяне, бежавшие от непосильных поборов и произвола шерифов. Ремесленники, лишившиеся заработка из-за алчности гильдий. Беглые солдаты, дезертировавшие из королевской армии. Все они нашли в Робине Худе вожака и захотели идти за ним - грабить богатых, помогать бедным, вершить свое собственное правосудие.

Поначалу новоиспеченная ватага разбойников промышляла в окрестностях Шервуда, не слишком выбирая цели для набегов. Под горячую руку лесных братьев мог угодить и зажиточный фермер, и странствующий монах, и мелкий торговец. Робин скрепя сердце смотрел на бесчинства своих людей, но не мешал - слишком свежа еще была обида, слишком велика жажда хоть на ком-то выместить накопившуюся злость.

Но постепенно, день за днем и неделя за неделей, Робин все чаще стал задумываться - а тем ли путем он идет? Не уподобляется ли сам тем, кого ненавидит и с кем борется - алчным богачам, бессердечным священникам, жестоким наместникам? Ведь если без разбора грабить любого встречного - так можно и невинного обидеть, последнее отнять у такого же бедолаги, как ты сам... Эти мысли не давали юноше покоя. И в один из дней, собрав у походного костра всю свою пеструю ватагу, Робин произнес речь, навсегда изменившую судьбу шервудского братства.

- Други мои, лесные братья! - начал он, обводя соратников пылающим взором. - Знаю, многие из вас пришли сюда в поисках легкой наживы. Или мести тем, кто вас обидел. Это по-человечески понятно. Но подумайте - не стали ли мы слишком походить на своих врагов? Не слишком ли часто грабим без разбора, у последней рубахи порой оставляем? Вот скажи, Мач, - обратился он к рослому детине с головой, обмотанной грязной тряпицей, - тот парень-пастух, что ты вчера до исподнего ободрал - он-то чем провинился? Шкуру с тебя драл или подати дерзкие вымогал?

Мач смущенно отвел глаза и принялся ковырять носком сапога землю. Робин кивнул, словно ждал такой реакции.

- То-то же. А ведь он такой же, как мы - простой человек, что потом и кровью себе на хлеб зарабатывает. Таких обижать - последнее дело.

Меж разбойников пробежал одобрительный ропот. Воодушевленный, Робин продолжал:

- Я вот что думаю, братья! Пора нам завязывать с разбоем вслепую. Грабить надо лишь тех, кто это заслужил. Богатеев всяких, что жиреют за счет простого люда. Шерифов проклятых, что последнюю корову у крестьянина со двора уводят. Ну и духовенство лицемерное - этим впору не мошну отрезать, а тонзуры пообдирать!

Лесное воинство одобрительно загудело, сверкая глазами. Видно было, что слова вожака пришлись им по душе. Один за другим разбойники стали выкрикивать из толпы:

- Верно говоришь, Робин! Только толстосумов и стоит потрошить!

- Ограбить епископа - это ж благое дело, считай!

- Ну их к дьяволу, кровососов этих! Правильно вожак сказал - только с богатых брать!

Робин вскинул руку, призывая к молчанию. Ватага стихла, ожидая продолжения речи.

- А еще вот что, други. Баб с детишками малыми да стариков убогих - тоже не трогать. Что с них взять-то? У самих жизнь - слеза одна. Не по-людски это, у сирых последнее отбирать.

- А коли богатенькая дама какая нарядная разъезжает? - крикнул кто-то из толпы. - Такую-то можно ободрать?