мир таким, каким он был до того, как папы не стало. И будем честны, Влад прав. Не слишком-то высокая это плата. А если учесть все бонусы, что я могу выторговать для себя в будущем – случившееся вообще надо расценивать скорее как привилегию.

Именно. Привилегию сосать у самого Худякова.

Закусив губу, притормаживаю на светофоре. Ловлю взгляд в зеркале заднего вида, чтобы убедиться, что червоточина, которая во мне, оказывается, имеется, не видна другим. Что только я о ней знаю. Исключительно я одна, и даже Худяков не в курсе, какие мысли бродят в моей голове. Пусть лучше думает, что у него получается меня ломать, пусть его жрет чувство вины, подтачивает хребет, обгладывает до косточек. Я найду, как на нем сыграть, и сделаю это правильно. Вот тогда и посмотрим, кто жертва, а кто палач.

Провтыкав светофор, облаянная нетерпеливыми водителями, выстроившимися за моей Ауди в колонну, резко срываюсь с места. Пальцы на руле немного подрагивают. Взгляд мечется… Ладно, сознаюсь. Меня немного пугают некоторые стороны моей личности, о которых я и не подозревала до тех пор, пока жизнь не стала испытывать меня на прочность. Точно ли я – это я? Или же моя психика таким образом защищается от негативных эмоций? Подменяет одни чувства другими. В конце концов, быть циничной сволочью гораздо лучше, чем оказаться чьей-то жертвой. Так сохраняется иллюзия контроля. И происходящее с тобой становится выбором, а не неизбежностью.

Впрочем, если так, то и ладно.

Сворачиваю на подъездную дорожку к дому. Нависающие над ней деревья вот-вот начнут зеленеть. А пока остро пахнет смолистым ароматом набухающих почек и сырой землей.

Конец марта месяца. Мне нужно договориться с Худяковым об оплате счетов за дом. Но я пока не представляю, как это сделать. А от предвкушения того, как я сама стану с ним расплачиваться, начинает легко знобить. Вот почему я старательно гоню эти мысли, возвращаясь к событиям дня.

Сегодня я весь день провела с монтажерами, воспользовавшись данным правом принять участие в процессе. Я до последнего не знала, как это будет, но моему присутствию никто не удивился. Нина Сергеевна, которую я знаю с пеленок, только порадовалась моему появлению. Кажется, она совершенно искренне верит, что я действительно сумею помочь сделать картину отца такой, как он ее и задумывал.

Пустившись в воспоминания, упускаю из вида знакомый автомобиль, припаркованный у въезда в гараж. Поймав волну ледяных мурашек, выбираюсь из машины. Тысячей неповоротливых дирижаблей в голове взмывают вопросы… Пожалуй, самый важный из них – какого черта Худяков приперся на мою территорию. Он же не водит шлюх домой! Думает, шлюхи рады его присутствию? Так нет же! Мой дом – моя крепость. Здесь ему совершенно не место. По крайней мере, до тех пор, пока Влад не решит пересмотреть мою роль в его жизни.

Тревога внутри множится, давит и ноет. Толкаю дверь. Голоса…

– …как хорошо с тобой было встретиться, Влад! Ты не представляешь, что нам довелось пережить… – запальчиво тараторит мама.

– Ну почему же? Очень даже.

– Надеюсь, ты простишь Асию. Она была не в себе, когда разорвала помолвку. Мы все сейчас немного не в себе. Вот и я даже не предложила тебе выпить, – смеется. – Кофе? А может, вина, а, Влад?

Судя по голосу, мама уже где-то выпила. Ч-черт. Бреду в гостиную.

– Всем привет.

– Асия, доченька, смотри, кого я поймала! Чудесно, правда же?

Ага. Закачаешься.

Хищный взгляд Худякова ловит мой, бегающий и стыдливый. А каким еще ему быть, если в последний раз, когда наши глаза встречались, Влад с усердием отбойного молотка вбивался мне в рот, а я задыхалась, хрипела и заливала слюнями пол, давясь и им, и слезами, и спермой, которая, в конце концов, пошла носом?

Не выдерживаю первой. Утыкаюсь в пол. Все же моя стыдливость никуда за это время не делась. Даже интересно, что еще ему нужно со мною сделать, чтобы я перестала краснеть, как институтка?

– Привет.

– Здравствуй.

И все! Ни слова больше. Как будто меня здесь нет. Впрочем, пауз в разговоре не возникает. Мама вываливает на Худякова все наши беды махом. С опаской впиваюсь взглядом в ее лицо. Когда она начала прикладываться к бутылке? И с кем вообще пила?

– Но ничего. Мы как-то выкрутимся.

В этот момент наша домработница Люба приносит горячее. А ее помощница Настя помогает расставить тарелки. Худяков переводит взгляд с одной женщины на другую. Косится на фамильное серебро и императорский сервиз. С иронией глядит на меня.

– …поддержание привычной жизни требует стольких средств… – тараторит мама.

– Могу себе представить, – сухо замечает Влад.

– Ты, я надеюсь, потянешь? – включаю стерву, осознав, что лучшего момента намекнуть ему на необходимость оплаты счетов может и не случиться. Мама непонимающе хлопает глазами. Я, конечно, не стала ей рассказывать ни об унизительном предложении Влада, ни о том, что я согласилась с его условиями. Это только мое. Знать не хочу, как бы себя повела моя мать, если бы я пришла к ней посоветоваться относительно этой ситуации. Вдруг она решила бы, что это – хорошая сделка? Не уверена, что смогла бы ее простить. А так это только мое решение.

– Асия! Ты что? – пугается родительница. – Влад, не слушай ее. Нам ничего не надо. Руки-ноги есть. Заработаем. Справимся.

– Есть какие-то идеи?

С моей матерью Худяков разговаривает с уважением и теплом. Она на глазах расцветает. Словно именно этого ей и недоставало, чтобы справиться с горем.

– Да, я сегодня даже была на пробах. Немного нервно возвращаться в профессию после настолько долгого простоя, но что делать?

– М-м-м. И у кого пробовалась?

Хочется заорать: «Молчи! Не говори ему ничего, он все испортит». Но я не произношу ни слова, и мама сдает Владу все пароли и явки. В злом бессилии пялюсь в окно, чувствуя, как в горле пузырится некое муторное предчувствие.

– Благодарю за вкусный ужин. Мне нужно ехать, – сообщает Худяков некоторое