двух почему-то очень распространенных в России художников, с которыми кн. Н.Б. Юсупов лично познакомился, сопровождая в заграничном путешествии Павла I и его жену, графа и графиню Северных[35]. В аристократической Вене запечатлел его (Юсупова. — Сост.) тогда знаменитый портретист и миниатюрист австрийского двора Фр.Фюгер в широкополой шляпе и плаще, открывающем кружевной "испанский" воротник несколько фантастического покроя. Художник в живом повороте лица и фигуры, в условных облаках фона предвосхищает здесь, подобно своим английским собратьям, тот романтический стиль, которому суждено было развиться на переломе XVIII и XIX столетий. Верно, тогда же, во время поездок в чужие края, были приобретены как сувениры виды Венеции работы кого-то из перспективистов конца XVIII века и некоторые антики — бюст Нерона (?), вазы, неплохие копии с древних мраморов и, конечно, панно Гюбера Робера, чью мастерскую посещали, как видно из записок княгини Дашковой, представители высшего общества, в том числе Павел I с женой в обществе Н.Б. Юсупова.

Кое-кто из иностранных художников, живших в России, украсил также своими произведениями стены Архангельского дворца — громадное полотно Дойена висит в столовой; в гостиной же — портрет крепостной примадонны юсуповского театра, написанный де Куртмейлем, живописцем, возглавлявшим юсуповскую художественную школу. В особой угловой комнате около кабинета висят картины Ротари — все те же неизменно слащавые и жеманные головки, как в Петергофе и Ораниенбауме. В этой комнате оконные рамы в мелких переплетах и деревянная обшивка стен вместе с мебелью — креслами-корытцами красного дерева, такими типично “павловскими”, — переносят в подлинный восемнадцатый век. Эта же эпоха цельно отпечаталась в одной из "роберовских" комнат, где клетка посреди и птички в росписях стен указывают на ее характер вольера.

В "спальне герцогини Курляндской" колонны по версальской традиции делят комнату на две части; в глубине стояла здесь парадная кровать, оказавшаяся, однако, не подлинной, как и большинство мебели, за исключением зеркала и висящих рядом с ним бра. Голубое и серебро составляли красочное решение в убранстве этой комнаты, где на стенах висят портреты кн. Н.Б. Юсупова (типа Лампи) и его сестры Евдокии Борисовны[36], жены герцога Петра Бирона, работы Новикова. Большое количество портретов сосредоточено в соседней “императорской”, где собраны изображения царской семьи, в том числе превосходный медальон Рашетта, изображающий Екатерину II, а посреди комнаты стоит на постаменте модель памятника Павлу I работы Витали, украшающего дворы Гатчинского и Павловского дворцов. Задуманная меньше чем в натуральную величину, эта статуя на фоне архитектуры прекрасно передает фигуру императора-эстета, в треухе и ботфортах, с палкой в далеко отставленной руке, фигуру, не лишенную величественности в этой столь известной позе, заимствованной с портрета работы Щукина. Лучшим украшением "императорской" комнаты является портрет Елисаветы с арапчонком работы Гроота. Стилистически он необычайно цельно отражал эпоху рококо — и в фигуре императрицы в зеленом мундире, едущей верхом, и в изображении арапчонка-скорохода впереди, одетого в разноцветное платье нежных оттенков с развевающимися позади концами поясного шарфа. Эта группа — точно перенесенная в живопись статуэтка мейсенского фарфора. Переливчатое розово-голубое небо в фоне, светло-зеленые и розовые тона в тканях — все это дает также типичнейшую для рокайльного стиля красочную гамму. "Культ" Екатерины II, памятник которой работы Рашетma украшает парк флигеля, и здесь, в "паркетном зале", где два скульптурных медальона принадлежат тому же Рашетту и М.Калло, автору славного фальконетовского памятника Петру I.

Памятник А.С.Пушкину в парке усадьбы Архангельское. Современное фото

Ряд портретов, на этот раз уже фамильных, среди которых имеются работы Рокотова, Робертсона, Винтергальтера, находится в кабинете, обставленном превосходной мебелью карельской березы — креслами, столами и низкими книжными шкафами. Здесь, в двух небольших витринах, выставлены редчайшие образчики изделий находившегося в Архангельском фаянсового завода — блюдца, тарелки, миски, расписанные подглазурным кобальтом. Художественные промыслы вообще тщательно насаждались кн. Н.Б. Юсуповым — в Купавне выделывались дорогие художественные шелка, скатерти, шали, пояса, обойные штофы; в Архангельском — фаянс и фарфор. Впрочем, последний здесь только расписывался и украшался, так как готовый “белый товар” Юсупов непосредственно выписывал из Франции, с Севрской мануфактуры. Керамический завод в Архангельском, конечно, не имел никакого промышленного значения — это была одна из роскошных затей, удовлетворявших высокому вкусу европейски образованного князя Юсупова. Так же как во главе художественной школы — был здесь и француз Ламберт, неплохой живописец, которому, должно быть, и принадлежит большая часть росписей на редчайшем юсуповском фарфоре с клеймом Архангельского. В Музее фарфора в Москве сохранился чудесный ампирный чайный сервиз с видами Грузина, имения Аракчеева в Новгородской губернии.

Известное разнообразие в обстановку дворца вносила еще столовая с египетскими, правда сильно поновленными, росписями, китайскими вазами на горках, севрским, мейсенским, императорским, нимфенбургским, гарднеровским фарфором в невысоких шкафах и четырьмя, почему-то называемыми “масонскими”, люстрами павловского времени в виде железных черненых обручей на цепях с парящими над ними золочеными орлами. Рядом сохранилась небольшая буфетная — комната, где на стене осталась нетронутой фреска-пейзаж в обрамлении египетских колонн. Овальный зал, выступающий световым полукругом, не требует мебели; его убранство составляют полуколонны, арки хор, ампирные палево-золотистые росписи, зеркала двух каминов и, главное, громадная левкасовая люстра “под бронзу”, один из самых сложных и значительных образчиков такого рода среди осветительных приборов начала XIX века. Из зала выход в вестибюль, нарядно, с большим вкусом отделанный искусственным мрамором. С двух сторон внутренние лестницы, охватывающие подобие беседок, вернее расписанные под трельяж ниши с помещенными в них статуями амуров, приводят во второй этаж. Здесь находятся “жилые” помещения. Но это уже иная эпоха — середина XIX столетия. Мебель ореховая, гнутая — “Гамбса” кресла, канапе и диваны, обитые кретонами и пестрыми ситцами, составляют здесь обстановку. Самая большая комната — гостиная; тут стоит мебель красного дерева, старинный flügel и висят по стенам картины. Точно эта комната из другой, совсем не дворцовой, а среднедворянской усадьбы... За пятнадцать лет Архангельское искалечено. Сгорели оранжерейные флигеля. Увезены в Румянцевскую библиотеку лучшие книги, Альды и Эльзевиры[37], из усадебного книгохранилища. Проволокой перерезан парк, поломаны многие статуи и повержены вазы. Пока еще существует музей. Надолго ли?

За день нагреты солнцем мраморные скамейки на террасе перед фонтаном. В сизом мареве — даль за Москвой-рекой, теперь далеко отступившей от усадьбы. И кажется на мгновение, что это не Москва, а Крым. Архангельское — Кореиз. Два юсуповских имения, два художественных полюса вкуса и безвкусия. Вспоминаются — золоченые венские стулья в жилом флигеле Юсуповых в Архангельском и великолепные севрские бисквитные сфинксы с портретными головами