Шрифт:
Закладка:
Внизу, под навесами у основания деревянных башен, неровными рядами теснились захудалые лавочки, грибные развалы. Шкурки крыс были выложены иногда без лотков, прямо на земле. Рядом стояли открытые бочонки, набитые зеленым мхом; в ящики убиралось только самое дорогое: посуда, инструменты и ткань. У стен были выставлены обломки досок, на крюках висели скрученные веревки, сети для ловли крыс, ржавые каминные кочерги, подписанные как гарпуны.
На дощечках, приколоченных к навесам, а то и просто валявшихся на земле, углем были выведены неровные надписи: «Крыс не беру», «Мелочи на одежду», «Железные инструменты, колья, всячина».
Сомнительного вида торговцы – кто тоже в лохмотьях, а кто и в дырявых пальто на крысином меху – не зазывали к себе, а напряженно следили за Ноллем, когда он проходил мимо них. Будто боялись, что он собирается что-то украсть. А может, как раз наоборот – следили, когда Иной отвернется, чтобы обокрасть его самого.
– Посматривайте по сторонам, – посоветовал Сив. – Это площадь Менял. В день перед полнолунием сюда стекаются воры, щипачи и бледняки со всего Нижнего города.
– Как вы сказали? – переспросил Нолль.
Сив чуть смутился.
– Не я их так называю. Слышал от местных. – Он указал на другую сторону площади, где в туманной пустоши в тени деревянных нагромождений ютились одинокие хибары. У них горели костры, вокруг огня горбились тени. – Это вот щипачи. Слышал, что они по ночам отдирают доски с домов. Продают или просто тащат к себе. – Сив помолчал. – А бледняки – это те, кто свихнулся от ху´мсы, сушеных бледных поганок. Я видел пару таких: белые, словно призраки. А глаза налиты кровью. Они безобидны… если вы только не хотите отобрать у них щепотку хумсы.
– Ну хоть с ворами все ясно, – сказал Нолль, поглядывая под ноги.
Он еще не привык к тому, что повсюду бегали крысы. В глубоких колеях, взрытыми телегами, они носились целыми стаями. Когда вдали прогремел Монолит, что-то забарабанило по деревянным крышам. На улицу рухнули несколько грызунов. Те, которым повезло упасть в глубокую грязную лужу, вскочили и влились в нескончаемый крысиный поток.
Нолль увидел, откуда тянутся колеи, – вдалеке, в пустоши, показались продолговатые приземистые здания цехов. Их было на порядок больше, чем Нолль запомнил и мог бы представить. Он даже на мгновение замер. Ему захотелось присмотреться: не обманывает ли его зрение? Горизонт был ребристым от этих одинаковых, плотно подогнанных друг к другу дощатых скатов фабричных домов.
Сив заметил удивление Нолля и с грустной усмешкой спросил:
– Видели ли вы на улицах молодых женщин?
– Нет, – честно признался Нолль. – Не видел.
– Все молодые работают при цехах. Кто на спичечной фабрике, кто на ткацкой. Есть еще та, что производит шрапнель.
– Но если ткацкий цех в Нижнем городе…
– Вам интересно, почему тогда тут все ходят в обносках? – перебил его Сив. – Очень просто. Всё везут в Средний город. Как раз сегодня, в день перед полнолунием, фабричные работницы должны покатить тележки наверх и оставить перед воротами. Но это будет уже вечером – смена у них кончается после заката.
Нолль помолчал.
– Значит, мужчины тут ловят крыс на пропитание, а женщины делают все остальное.
Стоило ему озвучить эту мысль, вслед за ней очевидным образом потянулась другая, которую он лишь с усилием смог прогнать: «Если все самое необходимое есть внизу, для чего тогда Нижнему городу вообще нужен Совет, что сидит наверху?»
– Когда я в первый раз спустился сюда, то понял, что не смогу спокойно спать по ночам, – сказал Сив. – Я пробыл тут всего день. А на закате, когда фабричные потащили телеги наверх, я и еще два жреца сопровождали их. Нам не полагалось им помогать.
Он помолчал. Нолль представил ту длинную каменную лестницу. Представил пять сотен сбитых ступеней, по которым женщины в темноте тащили груженые телеги под неусыпным надзором жрецов и доносчиков. Дрожь пробежала у него по спине.
Сив не повел его в сторону фабрик, они двинулись дальше вдоль стены. Впереди показалось огромное треугольное здание, ребром смотревшее на дорогу, с широкой террасой на остром углу. Из стен вразнобой, без видимого порядка, выдавались массивные пирамиды неправильной формы. Они, кое-где с подпорками, а где-то и без, нависали, как глухие балконы, над улицей. Судя по тому, что в гранях пирамид были окна, можно было решить, что там, в этих пристройках, были расположены комнаты. «Дом как ощетинившийся зверь», – подумалось Ноллю. Изнутри доносились тихое бренчание гитары, хриплый смех, топот ног по дощатым настилам.
Над дверью была прибита табличка с надписью красным цветом: «Треугольный дом». И чуть ниже: «Разобьем острым клином круговую поруку Совета!»
Сив застучал в дверь кулаком.
– Открывай!
Послышались чьи-то тяжелые шаги. Потом – хриплый бас:
– Святоша, ты, что ли?
– Ну а кто же еще?
Дверь открылась.
3
На пороге возник громила с детским лицом. Двумя пальцами он сжимал обугленную острую палку, на которую были нанизаны шесть надкусанных крыс. Свободной ручищей хлопнул Сива по спине так, что тот закашлялся.
– А это кто? – промычал великан с полным ртом.
– Он свой, Гобба, – сказал Сив, кивнув на Нолля. – Помог мне в одном деле. Без него бы не справился.
Громила расплылся в широкой улыбке и облизнул блестящие от жира губы.
– Чего встал, тащи! – сказал Сив, указав на мешок.
Гобба взял палку в зубы и сперва глянул внутрь. Пока он рылся, Нолль увидел, что было в мешке: револьверы, детали винтовок, клинки. Все было не слишком надежно прикрыто одеждой. Сверху набросаны кипы листовок. То, что Сив под видом даров протаскивал в Нижний город оружие, Иноя вовсе не удивило.
Из-за спины Гоббы доносился разговор на повышенных тонах. Спорили мужчина и женщина.
– Я вам повторяю, – слышался женский менторский тон, – нужно действовать осторожней. Заведенный порядок вещей не получится…
– Заведенный порядок! – перебил высокий, странно скрипящий мужской голос. – Каждому из Совета – место в Нигиле! Вы опять меня драз-з-з-ни-ни-ни… – Вдруг он начал заикаться,