Шрифт:
Закладка:
— Одна ваша, другая труппы Жирного. Зрители будут кидать монетки тем, кто им понравился. Кому накидали больше — тот победитель, но каждый исполнитель в конце заберёт содержимое своей коробки. Дела у Жирного идут не очень. Думаю, ему просто нужны деньги.
— Кому они не нужны? — вздохнула Спичка.
— А с вами, прекрасная дварфийская дева, мы этот вопрос ещё обсудим отдельно! — подмигнул ей Бардрин и ушёл со сцены.
* * *
— Вызвавший выступает первым, — заявил Жирный. — На первый раунд я выйду сам!
Толстяк с лютней влез на сцену и раскланялся. С минуту он крутил колки и дёргал струны, пытаясь добиться от инструмента хоть какого-то строя. Лютней, похоже, чаще лупили по головам в кабацких драках, чем использовали её по назначению. Потом, видимо, отчаялся и решил играть так.
— Под небом из дымов
Есть город и завод.
С крепчайшими воротами,
Из вековых дубов… — запел он оду Жерлу.
— Хороший заход, — шёпотом прокомментировал Бардрин, — дварфы — изрядные патриоты.
И действительно, к левой коробке, предназначенной «Развесёлым менестрелям», потянулись зрители. Зазвякало серебро.
— В том городе куют,
и в формы льют металл,
промышленный стека-а-ется,
В него весь капита-а-ал… — разливается хриплым соловьём Жирный.
Зрители одобрительно кивают, серебро звенит активнее.
— Купи, купец, гвоздей и молотков,
И запаси коням стальных подков,
С ними получи топор на сда-а-ачу,
Он в дороге принесёт уда-а-ачу! — завыл бард берущий за сердце припев.
Некоторые дварфы даже прослезились от такого трогательного текста.
— Да, перебить это будет нелегко, — мрачно сказал Бардрин, когда певец закончил. — Но вы уж постарайтесь. Если они победят, придётся дать им ангажемент. Вы себе не представляете, как они меня достали: пьют всё, что горит, и тащат всё, что гвоздями не приколочено.
— Не вопрос, братан… Или сеструха, — сказал табакси. — Моя очередь.
Фелиноид развязной походкой вышел на сцену, подпрыгнул, поклонился, взмахнул хвостом, отстучал задними лапами короткую чечётку и начал:
Я чего вам скажу, братушки-дварфы,
этот жирдяй — он реальный варвар!
Он не видит в Жерле ничего, кроме дыма!
Это, парни, вообще типа мимо!
Город вы строили своими руками,
топорами, молотами и мастерками.
Чего жирдяю никогда не понять —
этот город никому не отнять!
Он видит в Жерле только товары и деньги,
но взять их руки его короте́ньки,
он просто жадина придурковатый,
желающий забрать ваши куспидаты.
Жерло — не только заводы и банки,
это храмы и мосты, бублики и баранки,
это, не буду невежлив и груб,
в том числе и ваш ночной клуб!
Жерло — город тысячи улиц,
десятков заводов и сотен кузниц,
но главное, что не понял тот варвар,
Жерло — это город дварфов!
— Всё, они его с потрохами, — прокомментировал Бардрин, — я сам готов бежать к ящику, развязав кошель… Как верно он сказал про «город дварфов»!
Менеджер клуба вытер скупую слезу, сбежавшую по бороде.
— Надо же, кошак драный — а как понимает! Как тонко чувствует!
Серебро в коробку с надписью «Дом Живых» сыплется чуть ли не горстями, «Развесёлые менестрели» мрачнеют на глазах.
— … и не надо каркать подобно ворону,
этот город имеет и ночную сторону!
Вот чего не увидел этот тупица —
дварфы умеют повеселиться! — закончил топтать соперника табакси.
Рыжий Зад раскланялся, а зал встал и начал ритмично стучать кулаками в кирасы и топать ногами.
— Никогда такого не видел, — признался Бардрин. — Вам агент не нужен?
— У них есть, — сказал вернувшийся со сцены табакси. — Я за него. А она — коммерческий директор, — указал он на Спичку. — Так что всю бюрократию мы возим с собой.
Шензи и Банзай принесли коробку и весомо грохнули ей об пол.
— Нас здесь неплохо привечают,
для города, где мы впервые,
хоть номера и сыроваты… — сказал Шензи.
— Да, мы неплохо выступаем,
хотя почти без репетиций,
но всё же нет ли здесь подвоха? — сомневается Банзай.
— Пусть даже публика довольна,
но, руку положа на сердце,
признайте — мы могли бы лучше! — соглашается с ним Шензи.
— Мои сиблинги хотят сказать, — поясняет Эд, — что нам не стоит опьяняться сиюминутной эйфорией успеха.
— Не знаю, как твои сиблинги, — сказала Фаль, — а я намерена опьяниться прямо сейчас. Выступление закончено, время бара! Подружка, ты со мной?
Гномиха обняла Завирушку на уровне середины бедра.
— Как ты думаешь, у них там есть морковный смузи? — спросила та тихо. — Нормальный, а не как у Спички?
— У дварфов-то? — захохотала Фаль. — У них если напиток, капнув на стойку, не прожёг в ней дыру, то его наливают детям в бутылочку с соской и требуют подать настоящее пойло. Но эль у них, говорят, неплох.
— Мне кажется, я качусь по наклонной. Пошла по кривой дорожке. Потеряла моральные ориентиры. Настоятельница бы меня не одобрила, — вздыхает Завирушка. — Но не могу же я отпустить подругу в бар одну? Должен же кто-то подсадить тебя на табурет?
* * *
— Как насчёт постоянного контракта? — наседает Бардрин на Полчека. — Я готов дать вам пустой бланк, чтобы вы сами вписали сумму!
— Мы не планируем оставаться в Жерле надолго, — отмахивается от него стаканом драматург. — Нас ждёт Всеношна.
— Ну, конечно, — с досадой говорит менеджер, — как я сразу не догадался. Конечно, столица снимает все сливки, а нам достаются остатки. Но поверьте опытному антрепренёру, Всеношна воистину пожирает таланты. Она легко падает к ногам новых кумиров, но лишь для того, чтобы начать их переваривать. Как только вы решите, что поймали удачу за хвост, вы пропали. Как и все, кто покорял Всеношну до вас. Где они, кумиры столичной сцены? Между тем, контракт с приличным клубом в тихой, но богатой и культурной провинции — верный кусок хлеба на годы. Публике вы приглянулись, сборы будут отличные, клуб создаст все условия…
— Благодарю, — кивает Полчек, — но нам действительно надо во Всеношну.
— Ах, да, — вздыхает Бардрин, — разумеется, это бесполезно. Сладкий морок столичных соблазнов манит вас,
