их совместное заявление было заслушано в Амьене на встрече герцога с его дядьями Людовиком Анжуйским и Жаном Беррийским, согласившимися стать посредниками между ним и королевским двором. По мнению Альфреда Ковиля, главным автором этого сочинения являлся Жан Пти, а потому именно ему Жан Бесстрашный поручил создание последнего, третьего, «Оправдания», которое и было зачитано во дворце Сен-Поль в Париже[329].

Историки неоднократно обращались к тексту этого сочинения[330], но в первую очередь их интересовала интерпретация сугубо политических мотивов, которыми, по мнению Жана Пти, руководствовался герцог Бургундский, замышляя убийство Людовика Орлеанского. Этим причинам действительно была посвящена большая часть «Оправдания», где автор чрезвычайно подробно описывал все преступления, совершенные родным братом Карла VI. Тот якобы наводнил страну своими военными отрядами, которые занимались разбоем, убийствами и поджогами, насиловали женщин. Он также поставил на все сколько-нибудь значимые должности преданных ему лично людей и существенно повысил налоги и подати — так, что они стали «невыносимыми», делая вид, что собранные столь недостойным образом деньги необходимы ему, дабы продолжать войну с «врагами королевства». В действительности же он, по сути дела, клад их в собственный карман и тратил на свои личные нужды[331].

Все эти действия были, по мнению Жана Пти, предприняты Людовиком Валуа с намерением «ослабить короля и королевство и укрепить [собственные позиции], дабы достичь своей поистине гнусной цели — отнять у брата корону и власть в стране»[332]. Вот почему в «Оправдании» герцог Орлеанский был прямо назван «подлым и непокорным предателем» своего венценосного брата[333], а его поступки — отнесены к категории тяжких уголовных преступлений, наносящих урон королевскому величию (lese maieste rоуаl)[334]. Именно так, развивал далее свою мысль Жан Пти, Людовик — на месте которого мог оказаться «любой подданный и вассал» правителя — превратился в конце концов в истинного тирана, угрожающего благополучию всего королевства, и должен был поплатиться за это смертью[335]. Уничтожение такого человека, согласно «моральному, естественному и Божественному праву», являлось деянием не только справедливым и достойным похвалы, но и в высшей степени законным, и для его осуществления не требовалось чьего-либо соизволения или приказа[336]. Таким образом, герцога Бургундского, по мнению Жана Пти, следовало полностью оправдать, о чем свидетельствовала и миниатюра, размещенная в самом начале двух основных списков «Оправдания» (Илл. 5)[337]. На ней в аллегорической форме была изображена последняя схватка двух принцев крови: на волка, пытающегося стащить корону с французской лилии, нападал лев, наносящий ему смертельный удар лапой. Сцена сопровождалась соответствующим четверостишием[338].

Однако интересовало советника Жана Бесстрашного не только преступление против персоны короля. Политику герцога Орлеанского он также характеризовал как направленную против Божественного величия — против установлений самого Господа и его Церкви, т. е. как lese maieste divine[339]. Желание заполучить корону и власть в королевстве привело Людовика, по мнению автора «Оправдания», к тому, что он окружил себя знатоками магии[340] и сам в результате превратился в колдуна, стремясь умертвить Карла VI при помощи заколдованного оружия и колец, порчи, заговоров и прочих злодеяний[341]. При этом он покушался на жизнь не только самого правителя, но и его детей[342], вступив в преступный сговор с герцогом Милана Джан Галеаццо Висконти, который желал видеть свою дочь единственной королевой Франции[343]. Вот почему Людовик пытался извести Карла VI и наследника престола при помощи отравленных яблок[344]. Таким образом, прямо не называя имени Валентины Висконти, Жан Пти, тем не менее, пересказывал те же самые слухи, которые ранее передавали Мишель Пентуэн, Эсташ Дешан, Оноре Бове и Жан Фруассар и которые в итоге заставили молодую женщину покинуть Париж в 1396 г.[345] Под пером советника Жана Бесстрашного герцог Орлеанский с легкостью превращался в колдуна прежде всего потому, что этому способствовала его жена-ведьма.

«Двойное преступление» Людовика Орлеанского — направленное как против Бога, так и против земного правителя — заслуживало, по мнению автора «Оправдания», «двойной смерти» — казни и «вечного проклятия в геенне огненной»[346].

* * *

Учитывая, насколько плодотворно Жан Пти использовал те обвинения, что несколькими годами ранее высказывались в адрес Валентины Висконти, а теперь оказались предъявлены и ее покойному супругу, Алан Маршандис предположил, что советник Жана Бесстрашного вдохновлялся в данном случае «Хроникой» Жана Фруассара[347], хотя ничто в тексте трактата на это не указывало. В свою очередь, Бернар Гене настаивал, что в определении тирании — безусловно, главной темы всего «Оправдания» — легко различимы следы влияния Аристотеля, Григория Великого и Бартоло да Сассоферрато[348]. Тем не менее, если внимательно изучить многочисленные ссылки, присутствующие в тексте, то из всех перечисленных авторов мы найдем упоминания об одном лишь Григории[349]. В то же время, вне внимания французского историка оказался, как это ни удивительно, еще один из важнейших для Жана Пти авторитетов — Иоанн Солсберийский, который был не только назван по имени: в «Оправдании» приводилась обширная цитата из «Поликратика», касавшаяся убийства тирана и законности подобного насильственного акта[350].

Как я упоминала ранее, в трудах западноевропейских авторов эпохи позднего Средневековья, уже знакомых с трудами Аристотеля, достаточно сложно вычленяются те идеи их предшественников, которыми они вдохновлялись, рассуждая о тирании. Тем не менее, многие положения Жана Пти позволяют, на мой взгляд, с уверенностью утверждать, что именно «Поликратик» оказал на советника герцога Бургундского существенное влияние.

Тесная связь между двумя трактатами заметна прежде всего по тому, какое внимание в «Оправдании» уделялось проблеме распущенности и разврата, царивших при дворе правителя. Именно похоть Жан Пти объявлял первейшей причиной любого зла[351], именно она, с его точки зрения, подталкивала человека к отказу от истинной католической веры и заставляла предаваться запретным магическим практикам[352]. Вместе же похоть и склонность к занятиям колдовством вели к узурпации власти[353]. К идентичному выводу, как мы помним, приходил и Иоанн Солсберийский: в «Поликратике» похоть также увязывалась с колдовством[354] и с завистью, которая в конце концов превращала человека в тирана[355].

Не случайно в трактате Жана Пти, как и в сочинении английского схоластика, возникал образ Люцифера, возжелавшего не просто сравниться в могуществе с Богом, но полностью лишить своего Творца власти, «узурпировав его честь и владения». Не случайно и здесь звучал мотив угодного Господу убийства тирана: дьявол был повержен архангелом Михаилом, который вступил с этим «неверным в битву и убил его», восстановив тем