Шрифт:
Закладка:
Более того, как отмечал Бернар Гене, именно период 1390–1415 гг. оказался описан Мишелем Пентуэном наиболее подробно. В этих главах нашли отражение все хоть сколько-нибудь примечательные события, происходившие при дворе, в столице королевства, во всей стране и за ее пределами: самым тщательным образом было зафиксировано даже количество приступов болезни Карла VI за каждый год[287]. И хотя монах из Сен-Дени впоследствии явно свой текст редактировал[288], исправления, по всей видимости, не коснулись рассказа о порче, якобы наведенной на короля его невесткой. Пентуэн — как и Фруассар — обращался к этому сюжету дважды, но своего доброжелательного отношения к Валентине Висконти не изменил. Многие французы, писал он, верили в колдовские способности герцогини, но подобные инсинуации основывались лишь на том, что она происходила из Ломбардии — родины всяческих ядов и зелий — а потому выглядели неправдоподобно[289]. Вновь возвращаясь к той же теме хронист настаивал, что «не имелось ни малейших доказательств», что столь достойная дама могла решиться на такое преступление, и слухи о нем распускали лишь «люди недалекие, верящие в колдовство и некромантию»[290].
Таким образом, даже если Мишель Пентуэн и Жан Фруассар могли встречаться лично и обмениваться информацией[291], сообщения геннегаузского интеллектуала оказывались все же вторичными по отношению к тексту «Хроники Карла VI». Вероятно, он действительно писал ярче и интереснее, нежели его парижский коллега[292]. Но положение монаха из Сен-Дени как официального королевского историографа заставляет предполагать, что и его мнение могло быть услышано и приниматься в расчет — во всяком случае, в образованных столичных кругах.
Точку зрения Мишеля Пентуэна поддерживал еще один современник и очевидец событий — Эсташ Дешан (1346–1406/1407), придворный поэт и ближайший сподвижник Людовика Орлеанского, на службе у которого он состоял практически всю жизнь[293]. Вне всякого сомнения, его положение в обществе обусловливало лестные отзывы о супруге герцога, содержавшиеся в его балладах, часть из которых были непосредственно посвящены Валентине Висконти[294]. Однако для нас наибольший интерес представляет всего одна из них — En Orient servent de tel beuvrage, где автор затрагивал проблему распространения во Франции различных магических практик и рекомендовал соотечественникам держаться подальше от выходцев с Востока, с Пиренеев, Аппенин и с Сицилии, ведь для них колдовство давно превратилось в привычное занятие[295]. Точно такое же предубеждение Дешан испытывал и против ломбардцев, поскольку их «слова расходятся с делом», а «напитки вызывают сомнение»[296]. Иными словами, речь шла о тех же самых слухах, связанных с местом рождения Валентины Висконти, которые пересказывали в своих хрониках Жан Фруассар и Мишель Пентуэн. Баллада En Orient servent de tel beuvrage была предположительно создана в 1389 г.[297], а сам поэт по крайней мере дважды побывал в Ломбардии — в 1360 г., в связи со свадьбой Джан Га-леаццо Висконти с Изабеллой Валуа, ив 1391 г. — вместе с Людовиком Орлеанским[298]. Более того, примерно в то же время Эсташ Дешан написал небольшое прозаическое сочинение «Доводы против колдовства» (Démonstrations contre sortileges)[299], в котором предупреждал правителей от чрезмерного увлечения магическими практиками, способного привести их самих и их королевства лишь к гибели[300].
Слухи о Валентине Висконти прекрасно знал и еще один французский автор — Оноре Бове (ок. 1345–1405), получивший степень доктора канонического права в Авиньоне, неоднократно бывавший в Италии, а в 1392 г. перебравшийся в Париж и поступивший на службу к Карлу VI[301]. При королевском дворе была написана большая часть произведений Бове и в том числе — поэма Apparicion maistre Jehan de Meun, законченная в сентябре 1398 г. и посвященная одновременно Людовику Орлеанскому, его супруге и Жану де Монтегю, главному казначею и фавориту французского монарха[302]. Оноре Бове описывал свой сон, в котором его посещали самые различные персонажи и, в частности, некий врач, сообщавший ему о болезни Карла VI и жаловавшийся на то, что столицу королевства наводнили «злобные прорицатели и колдуны», якобы готовые исцелить правителя, но в действительности желавшие его извести[303]. Более того, они бросали тень на «многих знатных персон, чистых, верных, скромных и добропорядочных», которых выставляли своими сообщниками[304]. В итоге слухи о том, что короля отравили или на него навели порчу, переполняли столицу, хоть и распространяли их «люди недалекие», а потому верить им было нельзя[305]. Ведь за подобными сплетнями, авторитетно заявлял Оноре Бове, всегда стоит сам дьявол, «коннетабль любой лжи», стремящийся лишь к тому, чтобы разрушить «мир, любовь и согласие»[306].
Несмотря на то, что в тексте поэмы Валентина Висконти ни разу не называлась по имени, современники автора не сомневались: речь идет именно о ней. Прежде всего, в Apparition упоминалась ее родная Ломбардия, которая — наравне с Фландрией — уже пострадала от происков дьявола; та же самая участь грозила теперь и Французскому королевству[307]. Однако особый интерес представляет для нас стихотворное посвящение герцогине Орлеанской: в предназначавшейся ей рукописи оно располагалось на отдельном листе в самом начале текста[308], и в нем Оноре Бове призывал свою покровительницу не обращать внимания на распространяемые о ней небылицы и уповать на Господа, который, безусловно, накажет обманщиков смертью. «Ложь долго не живет», писал он, и «после зимы всегда наступает лето»[309].
Поэма Apparition maistre Jehan de Meun, как и произведения Эста-ша Дешана и Мишеля Пентуэна, свидетельствует, что слухи о Валентине Висконти и о ее возможном увлечении колдовством начали формироваться, по всей видимости, значительно раньше, чем к созданию своих «Хроник» приступил Жан Фруассар. Очевидно, что в изначальном виде эти сплетни существовали в устной форме, а потому имя их «автора» мы никогда не узнаем[310]. Данный факт Алан Маршандис, как мне представляется, вовсе не учел в своих построениях, как не учел и сугубо литературный
