типа разведения лонгхорнов, рисования карт забытых мест, художественного выпиливания цепной пилой или собирания крупнейшей в мире коллекции редких разновидностей гранатовых деревьев (это все примеры из жизни моих друзей-пенсионеров). У этой натуралистической пристрастности есть как преимущества, так и недостатки. Одна из издержек состоит в том, что экологи иногда могут упускать очевидное и не заметить за деревьями города. В главе 2 мы уже видели, что именно так и получилось с островами и естественными средами, подобными островам. Глядя на карты, составленные Бельеа, мы с коллегами понимали, что нечто подобное происходит и когда мы начинаем размышлять, как биологические виды отреагируют на изменение климата. Ведь мы в значительной мере уже определили для себя, какие виды сумеют переселиться в ответ на климатические сдвиги. Наши действия по схеме business-as-usual произвели такой ковчег, который, скорее всего, перенесет из одного места в другое, из «до» в «после», вполне конкретный набор видов. Этот ковчег – Шарланта.

Природу этого ковчега можно осознать, всмотревшись в иллюстрацию 3.1. Справа изображена Шарланта, мегагород, который соединит существующие города, словно узелки на нитке. На северной оконечности он практически соединяется с уже сложившимся мегагородом – урбанистическим пространством, простирающимся от Вашингтона, округ Колумбия, до Нью-Йорка и почти, хотя пока еще не полностью, до Бостона. Вот то, что мы упустили. Да, мы уже создали коридор, идеальный и огромный, – но не для редких бабочек, ягуаров или растений. Это коридор для городских видов, для тех, кто способен перемещаться вдоль дорог и жить среди зданий, – видов, которые обитают не в зеленых, а в серых пространствах. Таким образом, воспользоваться этим коридором и обрести новый дом удастся лишь тем видам, которые преуспевают в городах, хорошо летают, быстро ходят или предпочитают перемещаться не в кишках медведя гризли и не на лапках жука-падальщика, а с помощью людей: на наших телах, телах наших домашних животных, на наших машинах или даже в наших товарах.

Согласно наиболее древним легендам, после завершения потопа с ковчега взлетает птица – обычно это голубь, – которая не возвращается обратно: она находит сушу, поднявшуюся из воды. Отсутствующий голубь олицетворяет время, наступающее после потопа. Голуби также несут послание о нашем будущем – благодаря исследованиям Элизабет Карлен, аспирантки Фордемского университета, и ее научного руководителя, Джейсона Мунши-Саута. Североамериканские сизые голуби прекрасно чувствуют себя в городах, а в лесах и на лугах им живется намного хуже. На востоке Северной Америки города, где они обитают, в основном соединены урбанистическим коридором, протянувшимся от Вашингтона до Нью-Йорка. Но между Нью-Йорком и Бостоном этот коридор прерывается. Не так давно Карлен исследовала генетику голубей, которые обосновались в североамериканских городах. Она обнаружила свидетельства того, что голуби от Вашингтона до Нью-Йорка скрещиваются настолько свободно, что между голубями из столицы и голубями с Бродвея нет различий. Они распространяются легко и быстро. Но голуби из коридора Вашингтон – Нью-Йорк генетически слегка отличаются от бостонских голубей, потому что пока им не хватает полноценного коридора{45}.

На примере бостонских голубей мы видим, каким образом города позволяют организмам перемещаться и эволюционировать в новые виды. Соединяя наши знания об островной биогеографии и коридорах, можно предсказать, что города, прочно связанные друг с другом в мегаагломерациях, в будущем позволят видам переселяться с юга на север (в Северном полушарии). Но при этом следует ожидать, что виды одного мегагорода обособятся от видов других мегагородов. То, до какой степени история каждого вида окажется историей его распространения, диверсификации или вымирания, будет определяться размером популяции, легкостью ее перемещений и прежде всего ее прибытием в конкретные среды обитания.

Наши городские коридоры прекрасно приспособлены к тому, чтобы обеспечить выживание видов, которые предпочитают городскую среду и беспроблемно распространяются. Именно для них мы невольно построили ковчег. Но не только для них. Также мы соединили среды своих домов и даже собственных тел. Мы создали коридоры, по которым клопы всего мира могут переселяться в предпочитаемый ими климат, на север или на юг. У рыжих тараканов климатическая ниша довольно узка: так, в Китае они способны жить только в помещениях, где есть отопление и кондиционер. В недавнем исследовании утверждается, что в последние полвека эти тараканы распространялись в Китае по коридорам, обеспечиваемым поездами с системой климат-контроля{46}. Сизые голуби, клопы, тараканы – мы не только соединили эти виды и их среды обитания, но и упрочили их связанность на будущее. Мы вкладываемся в инфраструктуру, обеспечивающую их выживание.

Все это может оказаться правдой – в зависимости от того, когда вы прочитаете эти строки. В конце концов, в настоящее время многократно подтвержден тот факт, что мы смыкаем области Земли не только по суше, но также по воздуху и по воде. Глобально наши прибрежные города соединяются невероятным количеством судов и судоходных путей. Их соединяет еще большее число авиамаршрутов. Транспортная система связала страны мира между собой. И в процессе всех этих свершений мы создали еще один особенный коридор: он предназначен для узкого круга видов – для тех, кто способен передвигаться на человеческом теле или внутри его. Коронавирус, вызывающий COVID-19, перемещался именно по этому коридору, и его пути повторяли передвижения человеческих тел – отсюда туда и оттуда обратно. Эта взаимная связанность имеет большие последствия, поскольку, как будет рассказано в главе 4, одной из причин глобального успеха человечества всегда была наша способность избегать видов, которые любят жить с нами за наш счет{47}.

Глава 4

Последний побег

Передвигаясь в поисках оптимальных условий, животные столкнутся с видами, с которыми им еще ни разу не приходилось взаимодействовать. Виды, которые прежде никогда не пересекались, встретятся. Растения обретут новых опылителей, но также и новых вредителей. Совы услышат других сов, каких прежде не слышали. Мыши увидят новых мышей. Каждая такая встреча даст шанс новой истории, причем подобных историй будут миллионы. Развитие некоторых предвосхитить невозможно: они разыграются в порядке импровизации. Но зато другие вполне предсказуемы, и часть из них связана с законом побега.

Этот закон гласит, что виды, которые бегут от своих врагов – паразитов и вредителей, неизменно выигрывают. Выгоды бегства давно известны тем видам, которые переселялись в регионы, где их враги не живут, которые эволюционировали, наращивая сопротивляемость врагам, или которые, как бывало в редких случаях, вообще уничтожали врагов. За последние сто лет эффекты побега не раз проявляли себя на примере видов, перемещаемых людьми из одного региона в другой. Пришлым хорошо живется в отсутствие врагов! Например, травоядные животные предпочитают объедать не занесенные, а автохтонные деревья{48}. В результате деревья-гости стоят нетронутыми, поскольку их недруги остались в другом месте. Закон побега распространяется и на людей: перемещаясь по миру, мы скрывались от своих естественных недоброжелателей.

Иногда мы убегали от хищников. Хищники издавна преследовали наших предков. Если попытаться переложить сигналы низших приматов на понятный нам язык, то они звучали бы примерно так: «О, какой вкусный плод!» (восклицание, распространенное среди шимпанзе или мартышек-верветок), «Какой ужас, здесь леопард!», «Кошмар, тут змея!», «Господи, гигантский орел!»{49}. Ранние гоминиды тоже страдали от леопардов, змей и орлов – и это далеко не полный список одолевавших их напастей. Среди хорошо сохранившихся черепов, оставленных ранними гоминидами, есть так называемый ребенок из Таунга: среди прочего его череп примечателен тем, что он был найден под гнездом огромного орла, а на одной из глазниц остались следы птичьих когтей. Кроме того, несколько скелетов древних людей были обнаружены в местах, поначалу сочтенных убежищами, но позже оказавшихся складами костей, которые оставили гигантские гиены. Иначе говоря, предкам человека нередко приходилось быть съеденными. Наши нынешние реакции типа «бей или беги» ведут свое происхождение как раз из тех эпох. Но потом наши прародители научились охотиться – и стали сами убивать своих пожирателей.

Как отмечали в недавнем исследовании герпетологи Гарри Грин и Томас Хэдленд, некоторые человеческие популяции до сих пор страдают от гигантских змей – хотя, конечно же, речь идет о редчайших