Шрифт:
Закладка:
— Холодовцы лишнего не берут, мать! Что моё — мое, что твоё — твое, — цыкнул золотым зубом громила, хотя швея ему скорее в сестры годилась. И уже собрался уходить, как увидал меня: — А ты че пасешь, терпила бородатый?
Вот за каким бесом это ему надо? Я его что — кусаю, трогаю? Я за костюмом пришел, а не в бандитские разборки влезать, я вообще понятия не имею, какие тут расклады, и что происходит, чтобы делать вид, что могу что-то изменить. Да и вообще, как в том анекдоте — «много ли съест одна мышь?» Но… Я ещё с армейской службы понял: прогибаться нельзя. Один раз отведешь взгляд, сдашь назад, пройдёшь мимо, и все — пиши пропало. Потеряешь не только и столько репутацию, сколько самоуважение… Потом можно как угодно долго искать себе оправдание, но внутреннее понимание того, что ты не человек, а тварь дрожащая, придётся изживать очень, очень криво и сложно. И не факт, что получится.
— УБЕЙ! УБЕЙ!! УБЕЙ!!! — рычал голос и в голове моей били боевые барабаны дикого племени каннибалов. — ЭТО ТВОЙ ГОРОД, ТВОИ ЛЮДИ! ТЫ БУДЕШЬ СТОЯТЬ И СМОТРЕТЬ? УБЕЙ!
— Не сейчас, — я сжимал — разжимал кулаки и смотрел быку прямо в глаза.
— Че — не сейчас? — моргнул рэкетир. — Угрожаешь? Ты че — борзый? Хули ты пасешь? Я тебя запомнил, рыжик. Я тебя ещё встречу, город маленький…
— Будь тут чуть потемнее, а мы — чуть попьянее… — зашевелились дружки быка.
А швея заголосила:
— Мальчики, оставьте солдатика в покое! Ну, мальчики! Ну, не надо!
Терпеть не могу бабий вой. Лучше по роже получить, честное слово.
— Солдатик… Хана тебе, солдатик. Эх, Холод ждать не будет, надо по остальным коммерсам пройтись… Но тебе тут не жить. Собирай манатки и вали обратно в свою казарму, ты тут и нахрен не всрался, понял⁈ — он шатнулся в мою сторону, явно провоцируя, а я — изменил стойку и сунул руку в карман — по привычке, за ножом.
Да нет, не резать. Если сжать сложенный нож в ладони и двинуть таким кулаком — удар будет куда более чувствительный и увесистый. Но ножа-то в кармане и не было… Непорядок! Хотя бык этого не знал, и потому напрягся. Они — народ тертый, я — в форме… Вдруг у меня там ствол или ещё что?
— Мальчики! Мальчики! — продолжала надрываться швея.
— Ещё встретимся, — пообещали мне рэкетир.
Но — обошел. Обошел меня, мерзавец, не стал провоцировать и пихать плечом в этой их кретинской манере. И ляпнул дверью, а потом они там, в коридорчике, жизнерадостно загоготали. Эх, мальчики, фиговые у вас были родители, и учителя — тоже… Аж жалко. Такой человеческий материал пропадает почём зря! Здоровые, крупненькие, мясистые!
— Так мне когда за костюмом заходить? — уточнил я.
— За десять дней будет готово, — вздохнула эта резко уставшая, сгорбившаяся женщина. — А рубашечки и брюки я вам сейчас в пакетик положу…
— Кстати, я понял, почему у вас такие цены, — глянул я ей в глаза. — Сильно донимают?
— Да как амнистия эта прошла — вообще мочи нет, — призналась мастерица. — Раньше-то что? Ну, оркам отстегнем, ну, милиции. По-Божески, дело то привычное. А эти? Ну, кто их выпустил-то, а? Что за напасть такая? Почему наши хлопцы, вот как вы — на фронт, а эти тут поотъедались, пообнаглевали, и никакой управы на них нет?
— А правда, что же милиция?
— А что — милиция? Патрульную роту вывели, только отдел наш уездный и остался. И что они могут? Ну, в центре тут ещё как-то, а на окраинах — прости, Господи, какое-то Смутное время! Все ведь в милиции наши, Вышемирские. У всех — жены, дети тут. Страшно! Вот вернутся мальчики — посмотрим тогда! А вас раньше отпустили, да? У меня старшенький в пехоте…
— Страшно, — кивнул я и взял пакет с брюками и рубашками. — Спасибо. А старшенький ваш обязательно вернется, война-то уже почти кончилась…
И пошел на улицу. Ничего я не знал, ни про войну, ни про амнистию, ни ответа на вопрос, почему меня отпустили раньше. Потому что Поисковый батальон? Чем он тут вообще занимается, этот поисковый батальон?
Стоило мне только ляпнуть массивный деревянной дверью «Дома быта», как в голове раздался дикий рев:
— ЧТО значит — НЕ СЕЙЧАС? ПОЧЕМУ ТЫ ОТПУСТИЛ ИХ! МЫ БЫ УБИЛИ ИХ ВСЕХ!!!
— Если ты не перестанешь мне рявкать под руку, то нас упекут в дурку, — сказал я. — Тут не пользуются аирподсами, и человек, говорящий сам с собой, все ещё вызывает подозрения. Поэтому — не влезай, понятно? Кто бы ты ни был!
— ХА-ХА, КАК БУДТО ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, КТО Я.
— Дракон?
— ДРАКОН, ВЕРНО. ВОЗЬМИ С ПОЛКИ ПИРОЖОК, ГОША!
Ненавижу, когда меня зовут Гоша. Но и Жора бесит. Джордж — тем более. Потому — в основном откликался на фамилию, а в школе — на «Серафимыча». А тут дракон какой-то, и тоже — Гошей зовет. И вообще, какой, к бесу, дракон?
— Но я ведь убил тебя! Ткнул в тебя этой штуковиной, и…
— ШТУКОВИНОЙ! ШТУКОВИНОЙ, А-ХА-ХА-ХА, ОЙ, НЕ МОГУ! КОПЬЕ УБИЙЦЫ ДРАКОНА — ШТУКОВИНА!
— Какое… Кого? — растерялся я.
— ТЕЗКИ ТВОЕГО, ГОША. КОГО Ж ЕЩЕ? ТЫ СКАЖИ МНЕ, ПОЧЕМУ ОТПУСТИЛ ИХ? ОНИ — РАКОВАЯ ОПУХОЛЬ НА ТЕЛЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, ОТРЫЖКА ВСЕЛЕННОЙ, ГЛИСТЫ В БОЛЬНОМ ТЕЛЕ ЭТОГО ГОРОДА…
— Сколько пафоса, однако… Как жить-то с тобой, таким наивным, будем? Однако, с глюками надо дружить, пускай они и притворяются драконами. Поэтому — поясняю. Я понятия не имею, что могу, чего не могу, что тут можно и чего нельзя, потому что я тут — со вчерашнего дня, это раз. И прежде, чем переходить к стадии самоактуализации и превращаться в местного супергероя, мне надо разобраться с другими, более приземленными, можно даже сказать — физиологическими вещами. Решить вопросы с едой, одеждой, коммунальные платежами, работой и прочими, недостойными внимания драконов, мелочами, без которых я сдохну во второй
