– Прекрати, – не выдержал отец.

Тот без звука повиновался.

– Как она тебя нашла? – холодно осведомился отец.

Тот вяло, без эмоций поведал:

– Через «ВКонтакте». Фамилия, имя, год рождения, вуз. Это сейчас делается просто. Только не она нашла, а врач.

– Ясно.

Помолчали.

– Папа, зачем ты так с ней?

– Как я с ней?

– Обошелся. Непорядочно. От хорошей жизни в таких местах люди не умирают.

Олег Емельянович пристально посмотрел на сына, но не увидел ничего – ни осуждения, ни злобы, ни недоумения. Ничего. Как если бы сын спросил, нет ли дождя за окном, и, когда отец ответил бы, что дождь идет, констатировал, что в это время года осадки – обычное дело.

Сдерживая с великим усилием злость, пан Ректор заметил:

– Хотелось бы услышать ее версию.

– Она не могла много говорить, – ровным голосом ответил сын. – Легкие были практически разрушены. Только просила прощения и плакала.

– У кого просила?

– У тебя, у меня.

Олег Емельянович встал, резко отодвинув стул, подошел к окну, постоял, глядя на улицу. Потом заговорил, как послышалось сыну, с каким-то злорадством:

– Мне трудно представить ее молчащей. Она всегда много говорила. Пила еще больше. Даже узнав о своей беременности, первым делом до бесчувствия надралась. Требовала денег на аборт, я не позволил. Носился за ней по всему городу, выуживал из притонов, чуть ли не на вокзалах. Отмыл, переодел, поселил на даче, нанял личного нарколога, горничную, сиделку. По первому желанию – прогулки, фрукты, языки колибри в нектаре, любой каприз, вплоть до птичьего молока. Можешь мне поверить, у нее было все, кроме совести и мозгов.

– Она меня родила.

– Не рожала она тебя, – отрезал Ректор, – на седьмом месяце она попыталась спровоцировать выкидыш, так ты и появился, с весом восемьсот граммов. Откачали чудом, спасибо врачам и моим связям, как сам видишь, с минимальными последствиями.

– А она?

– Вышвырнул я ее из дома.

– Мою маму.

– Существо, которое чуть тебя не убило.

– Это моя мама была. Возможно, если бы ты проявил больше терпения, понимания, обошелся помягче…

Ректор прищурился и со злостью сказал:

– Помягче? Это кто говорит? Алкоголик, повесивший проститутку?

– Я тогда не был алкоголиком. И не вешал ее. Она сама.

– Оставим детали, – отмахнулся Ректор. – Стало быть, отец, которому ты всем обязан, который покрыл твое преступление и ради тебя пошел на преступления, не заслужил понимания и жалости. А бабе, которой в лучшие времена ты и на фиг не был нужен, ты вон памятник набил, нерукотворный. – Он ткнул сына в предплечье.

– Могу вторую сделать. Отцу, без которого я полное дерьмо, – с вялым дружелюбием ответил Даниил.

Его спокойствие, усталость, равнодушное нежелание обострять конфликт – все было чужим, оскорбительным, приводило пана Ректора в бешенство.

Выходные также протекли в арктическом молчании.

В понедельник же, явившись на работу, Даниил Олегович Счастливый, доктор юридических наук, старший преподаватель кафедры истории государства и права, действительный и почетный член и т. п., выяснил, что он вот уже неделю как уволен за срыв учебного процесса, а равно совершение аморального проступка, несовместимого с продолжением педагогической работы.

Кадровичка, оглядываясь, скороговоркой каялась с сердечной болью:

– Данилушка, прости, ты же понимаешь, мы всеми руками за тебя. Но твои иуды, сучки, телегу накатали, что, мол, ты им давал по десять минут на удовлетворение твоих сексуальных потребностей. Я лично не верю. И никто не верит. Но Ректор приказывает, сам понимаешь, с ним не поспоришь…

И все подсовывала и подсовывала ему обходные листки, какие-то объяснительные, приказы, и он все подписывал, подписывал, не читая. Забрав трудовую книжку и сверток с прощальным подарком, который тайком всучила добрейшая Лилия Ивановна, Счастливый-младший пошел, хромая больше обычного, прочь от академии. Вслед ему, прижавшись ладонями к стеклам и глотая слезы, почти из всех окон смотрели «иуды». У них тем более не было никакой возможности спорить с паном Ректором, потому и накатали телегу на препода.

«Вот сейчас я поверну в переулок, пройду по территории больницы, выйду с главного хода, поздоровавшись с охранником, помогу ему отгадать подлое слово в кроссворде. Выйду на скверик, поглажу знакомую дворнягу, споткнусь о выщербленный бордюр… все это в последний раз, в самый последний…».

Дотащившись, наконец, до дома, Даниил рухнул на кровать и провалился в сон. Правда, проспал он недолго, разбудил телефонный звонок.

Незнакомый, бодрый голос осведомился:

– Счастливый, Даниил Олегович?

– Ч-что?

– Доброго дня! ОВД города Т. беспокоит. Вы когда у нас приступаете?

– Куда я приступаю? – переспросил Даниил, со сна не понимающий, в чем дело.

Незнакомый человек излагал быстро, с воодушевлением, но с некоторой опаской, как будто ожидая отказа:

– Звонили, предупредили, что с понедельника приступаете к работе. Вот решил вам перезвонить, нам ведь очень участковые нужны, очень. У вас, говорят, инвалидность, ну да ничего, кто сейчас здоровый. Сказали, вы согласны на несколько участков. Так вы, как приедете, тотчас в кадры зайдите, подписать заявление. Что, соглашаетесь?

– Соглашаюсь.

На том конце беспроводной линии с большим облегчением обрадовались:

– Вот и замечательно! Низкий поклон вам и благодарность! Мы вам уже на первое время комнату в общежитии забронировали. Отдельную! Ну а при первой возможности, если освободится, найдем квартиру из спецжилфонда. Уж потерпите. Правда, мы думали, вы уже сегодня к нам подскочите…

– Простите. Я не знал, – просипел Даниил. До него постепенно доходил масштаб грядущей катастрофы, а также осознание того, что повлиять на происходящее он не в силах.

– Ничего, ничего, можно и завтра к работе приступить, – великодушно разрешили ему. – Ждем вас, пожалуйста.

Даниил, встав, начал собирать вещи.

Глава 10

– Наши биографы обязательно скажут, что засиделись мы, ища доказательства под фонарем, – признал Крячко, не демонстрируя по этому поводу ни малейшего переживания.

– Пусть их. Зато светло и уютно, – заметил Лев Иванович. – Впрочем, нельзя не согласиться: все эти тайны мадридского двора, пусть и крайне паскудные, ничего нового к картине расследования не добавляют.

– Согласен. Как и не особо приближают к пониманию места пребывания искомого субъекта, – солидно дополнил Станислав мысль друга и коллеги. – Полагаю, пора выходить из зоны комфорта, хотя ох и не люблю я этого… обратно-то могут и не пустить. Но что поделать, придется-таки переться в родную клинику Счастливого-младшего и в ОВД. Он ведь там подвизался?

– Там, – подтвердил Гуров, – причем, работая в поте лица, обслуживал сразу несколько участков.

Станислав хохотнул:

– Алкоголь – зло. В каком он состоянии был, соглашаясь на эдакое? Интересно было бы посмотреть на его подпись в документе.

– А ты что, уверен, что она