Шрифт:
Закладка:
– Это животное.
Я убрал пальцы от засова и взглянул на него. Он все еще сжимал ломик и был бледен, но улыбался:
– Там заперто животное, оно скребется лапами по половицам. Вот и все.
Я спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Нас бы услышали все, особенно когда я взломал стол. Будь здесь человек, он бы вышел, или, если бы он испугался, то предпочел бы устроить засаду и не шуметь.
Федрия сказала:
– Думаю, что он прав. Открой дверь.
– Но прежде – что, если это не животное?
Дэвид сказал:
– Это оно.
– Но если нет?
Я видел ответ на их лицах. Дэвид стиснул ломик, и я отворил дверь. Та комната была больше, чем я ожидал, но пустая и грязная. Свет лился из единственного окошка, высоко в противоположной стене. Посередине стоял большой сундук из темного дерева, окованный железом, а перед ним лежало что-то похожее на узел тряпок. Когда я сошел с ковра кабинета, узел зашевелился, и лицо, треугольное, как у богомола, повернулось ко мне. Подбородок его был на дюйм от пола, но в глубоких впадинах крохотными красными кострами тлели глаза.
– Должно быть, тут, – сказала Федрия. Она смотрела не на лицо, а на окованный сундук. – Дэвид, сможешь взломать это?
– Наверное, – сказал Дэвид, но, подобно мне, глянул в глаза оборванного существа.
– А с ним что делать? – спросил он через минуту и махнул в его сторону.
Прежде чем мы с Федрией успели подобрать ответ, существо оскалило длинные узкие серо-желтые зубы.
– Болит, – сказало оно.
Думаю, никто из нас не ожидал, что оно может говорить. На улице прогрохотала повозка, железные колеса заскрежетали по брусчатке.
– Уйдем, – сказал Дэвид. – Уйдем отсюда.
Федрия сказала:
– Оно же больное. Разве ты не видишь? Хозяин принес его сюда, где может присмотреть за ним и подлечить. Оно болеет.
– И приковал больного раба к своей казне? – Дэвид прищурился.
– Неужели не понимаешь? Это единственная тяжелая вещь в комнате. Все, что тебе надо сделать, – это подойти к нему и дать этому несчастному существу по башке. Если ты боишься, дай мне железяку, и я сделаю это сама.
– Нет, я.
Я подошел к сундуку на несколько футов и остановился. Дэвид сделал угрожающий жест в сторону раба:
– Ты! Проваливай.
Раб глухо заурчал и отполз в сторону. Он был закутан в грязное рваное одеяло и казался не крупней ребенка, однако кисти рук у него были непропорционально большие. Я повернулся и шагнул к Федрии, намереваясь убедить ее уйти отсюда через несколько минут, если Дэвиду не удастся вскрыть сундук. Ее глаза вдруг расширились, и прежде чем я понял отчего, раздался вскрик Дэвида и два глухих удара: сперва от падения ящика с инструментами, а потом и тела на пол. Федрия вскрикнула, с третьего этажа донесся собачий лай. Все это заняло едва ли больше секунды; я повернулся почти сразу же, как упал Дэвид. Раб выбросил руку, поймал его за лодыжку и в то же самое мгновение, сбросив свое одеяло, взгромоздился – едва ли я смогу подобрать лучшее определение – на него верхом. Я схватил существо за шею и дернул, пытаясь освободить Дэвида. Я полагал, что он вцепился в моего брата и его надо оторвать, но, ощутив мое прикосновение, раб рванул Дэвида в сторону и, не отпуская его, извернулся в захвате.
У него было четыре руки.
Я видел, как они извиваются, пытаясь схватить меня, и в ужасе отшатнулся, точно мне в лицо бросили крысу. Это отвращение спасло мне жизнь: он лягнул меня, и, если бы я держал его так же прочно, чтобы обеспечить упор, этот пинок мог бы пробить мне брюшную полость и убить на месте. Вместо этого он пролетел вперед, а я отскочил назад, задыхаясь. Я упал, перекатился по полу и вскочил уже вне пределов его досягаемости, как и Дэвид с Федрией. Какое-то мгновение, пока я пытался сесть, мы втроем смотрели на него, потом Дэвид иронически продекламировал:
Ни я, ни Федрия не нашли сил рассмеяться. Федрия протяжно выдохнула и спросила:
– Как это возможно? Как они его такого сделали?
Я сказал, что ему, вероятно, пересадили чужую пару конечностей, подавив иммунный ответ организма на чужеродную ткань, и что при этом для наилучшей установки плечевого пояса ему наверняка удалили пару ребер.
– Я и сам проделывал такие опыты на мышах – хотя, конечно, в куда более скромном масштабе. Поразительно, что он так свободно пользуется обеими парами рук. Если только работать не с близнецами, нервные окончания никогда по-настоящему не приживаются. Кто бы ни сделал его, он должен был потерпеть сотни неудач, прежде чем добился желаемого. Этот раб стоит целое состояние.
Дэвид спросил:
– А разве ты не забросил мышей? Я думал, ты перешел на обезьян.
Нет, хотя и собирался; но работал я или нет, было ясно, что разговоры здесь ничего не решат. Я так и сказал Дэвиду.
– Я думал, что ты так и рвешься уйти, – ответил он.
Я и хотел, но теперь куда больше возжелал другого. Вскрыть и исследовать это существо я жаждал намного больше, чем Дэвид и Федрия хотели денег. Дэвиду нравилось думать, что он храбрее меня, и я знал это, когда сказал:
– Если хочешь, ты можешь уйти, но мной не прикрывайся, братишка, – и это решило все.
– Ладно, а как мы его убьем? – Он бросил на меня сердитый взгляд.
Федрия сказала:
– Он не достанет до нас. Мы можем кидать в него разные тяжелые предметы.
– А он будет швырять обратно то, что поймает?
Пока мы говорили, эта тварь, этот четверорукий раб, злорадно ухмылялась нам. Я был почти уверен, что он понимает человеческую речь, по крайней мере частично, и я сделал Дэвиду и Федрии знак, что надо выйти в комнату со столом.
– Не хочу, чтобы он нас слышал. Если бы у нас было оружие на древках, копья или нечто вроде, мы могли бы убить его на расстоянии. Что можно использовать? Какие-нибудь палки?
Дэвид покачал головой, но Федрия сказала:
– Минутку, я кое-что вспомнила.
Мы оба уставились на нее, а она свела брови, притворяясь, что роется в памяти, но в действительности даже сейчас наслаждаясь нашим вниманием.
– И? – спросил Дэвид.
