– Как же так? – наконец смог произнести я, обращаясь к Григорию. – Мы должны были замёрзнуть.

– Да, бросьте вы, ваше благородие, – махнул он рукой. – Мороз не сильный. Это вам не в Сибири. Там плюнь – и кусок льда до земли долетает. А тут так – баловство. И чего нам так глупо умирать? Вспомните, как мы Сен-Готард брали. Вот там сто раз могли погибнуть. Знать уберегла нас Богородица. – Он перекрестился. – Знать, нужны мы ещё на этой земле.

– А как же мы без обуви пойдём? – вспомнил я. Один сапог я потерял в реке. Второй развалился. Башмаки Григория представляли собой бесформенные куски кожи без подмёток.

– В поршнях потопаем, – ответил он.

– В чем? – не понял я.

– Вот, для этого случая я тогда кусок свиной кожи приобрёл. Вы все спрашивали: Зачем тебе шкура? А, вот, сейчас пригодилась.

Григория расстелил на камнях шкуру с тонким слоем сала. Поставил на край одну мою ступню и ножом вырезал овал, со всех сторон больше ступни на четыре пальца. Затем от той же шкуры отрезал тонкую полоску. Сделал дырки в краях овала, продёрнул шнурок и стянул его. Получилось подобие башмака. Внутрь положил солому.

– Ну, как? – довольно спросил он.

– Непривычно.

– Ничего. Надо обмотки сделать. Шкура толстая, промерзать не будет и не промокнет. Правда, идти надо аккуратно: в поршнях скользко.

– Вот это – лапти! – удивлялись солдаты, когда мы в поршнях, высоко задирая ноги, пробирались по сугробам.

– Покажите, как обувку сделали, – попросил майор мушкетёров, шедший в сапогах без подмёток, Ноги его были замотаны тряпками.

– Так, шкуру надо, – объяснил Григорий.

– Шкуру раздобудем. Вон, в ложбинке мул падший.

Солдаты содрали шкуру с животного и принесли к костру. Григорий показал, как делать поршня.

– Век не забуду, – поблагодарил его майор и снабдил нас горстью сухарей. – Думал, уж без ног останусь. Спасибо вам!

К вечеру догнали авангард.

– Господи! Вы живы! – обрадовался Константин. – Я уж подумывал заупокойную читать. Как же вы в ледяной воде смогли не околеть?

– Смогли, Константин Павлович, – сказал я.

– А это что за неуставная обувь? – удивился он, разглядывая наши обмотки с поршнями.

– Променяли, – усмехнулся я.

Шли ночью. Тем, кто возглавлял роты, раздали по огарку свечи. Разодрали старую книгу. Из листов сделали подобие кульков. Внутрь кульков ставили свечку. Ветер не задувал пламя, и такой фонарик давал хоть какой-то свет.

– Чувствую, если присяду, больше не поднимусь, – пожаловался Константин. – Уж лучше идти до последнего. Мы все идём, идём, а подъем не кончается.

Впереди попалось какое-то препятствие. Колонна остановилась. Константин тут же сел на снег. Я невольно плюхнулся рядом. Все тело ломило. Воздуху не хватало. Легкие готовы были разорваться. Ветер завывал меж камней жуткую песню.

– Послушайте, Семён, я знаю всю правду, – сказал еле слышно Константин.

– О чем вы? – спросил я

– Вам дан приказ: в случае опасности плена, убить меня. Это правда?

– Правда, – признался я нехотя.

– А как вы намерены это сделать? Ножом или пистолетом?

– Я не задумывался над этим.

Его лицо в темноте казалось бледным овалом без глаз, без носа, без рта…

– У меня к вам просьба. Если ножом, то прямо в сердце. С пистолета – стреляйте в висок. Не хочу мучиться перед смертью.

Господи, о чем он говорит? Не буду я его убивать. Если нас окружат враги. Я первым приму смерть… Я прикрыл воспалённые веки. По телу пробежала волна неги. Ветер уже не выл. Кто-то играл на звонкой лире. Выглянуло солнце. Стало хорошо, тепло, уютно…

Удар под ребра, от которого перехватило дыхание. Ещё один…

– Сдурел, ваше благородие! – орал Григорий. – Не спи!

Я начал постепенно приходить в себя. Григорий рванул меня за шиворот вверх и поставил на ноги. Я вновь чуть не упал.

– Не спи, благородие! – требовал он.

Рядом Константина поднимали казаки, тормошили, хлестали по щекам. Я вновь получил удар под ребра. Сразу пришёл в себя.

– Хватит меня бить! – зло запротестовал я.

– О! Очухался, – с облегчением сказал Григорий. – Шагайте вперёд.

– Кто там отстал? – спрашивал унтер-офицер.

– Троих не смогли поднять, – ответили ему.

– Патронные сумки с них снимите и епанчи. Им они уже не пригодятся.

Вскоре подъем прекратился. Мы шли по плато. Ветер чуть не валил с ног. Константину стало плохо. Его вели под руки двое казаков. На пути встретилась скала, за которой мы укрылись. Константина посадили в снег.

– Как бы не помер, – испуганно сказал Аркадий Суворов, растирая его холодные руки.

– Отогреть его надо, – предложил один из казаков.

– Как же мы его отогреем?

– У нас одна пушка в пропасть свалилась, а лафет остался.

– Тащи его сюда, – приказал я. – И вот, что, казачки, на кой вам пики? Спустимся вниз – новые сделаете.

Казаки недовольно переглянулись, но согласились. Вскоре пылал яркий костёр, вокруг которого сгрудились солдаты и офицеры.

– Браточки, дайте хоть руки согреть, – просили с задних рядов.

– Так втискивайся, – приглашали, хотя круг стоял плотный.

* * *

Наконец перевалили хребет. Ветер с ледяной моросью ударил в лицо. Внизу на десять аршин ничего не видно. Под ногами мокрый снег и скользкие камни. Отряд встал на краю крутого откоса. Что дальше? Тропинки, которая бы вела вниз, не видно.

Суворов показался на своей кляче. С двух сторон лошадь сдерживали казаки.

– Пустите меня. Я сам поеду, – требовал Суворов.

– Сиди! – говорили ему казаки.

– Да пустите же! Не свалюсь.

– Ты нам живой нужен, – не пускали его казаки.

Главнокомандующий подъехал к самому краю. Глянул вниз и коротко приказал:

– Спускаемся!

– Каким образом, Александр Васильевич? – удивился Багратион.

– На жопу садись – и поехал!

Несмотря на усталость, все вокруг грохнули от смеха.

Багратион перекрестился, подобрал под себя полы плаща и первым сиганул вниз. Он скользил по склону. Вынул тесак, и втыкал его в снег, чтобы замедлить движение. За ним посыпались солдаты.

– С Богом! – перекрестился рядовой Таракан и прыгнул вниз.

Мы с Константином и Аркадием заскользили по насту. Вспомнилась детская забава – катание с горки. Вот, только бы шею не сломать.

– Поберегись! – мимо промчались четверо пушкарей, удерживая на верёвках ствол орудия.

– Пропасть! – раздалось впереди.

Я и Константин воткнули тесаки в снег, остановились. Схватили Аркадия, который никак не мог сдержать скольжение. Ниже стоял солдат и указывал вправо:

– Туда сворачивай! Прямо скала обрывается.

Мы обошли опасный участок. Увидели отвесную скалу, с которой чуть не сорвались. Внизу лежал ствол орудия и четверо искалеченных пушкарей.

Сколько так спускались, сказать трудно. Бока болели, руки кровоточили. Кругом под одежду забирался снег. Но вдруг дождь со снегом