и историки продолжают шлифовать наше понимание того, как это произошло. Мы знаем, что в итоге примерно через 100 лет количество индейцев сократилось на 90 %. Во многом это стало прямым результатом смертности от заболеваний, с которыми они никогда прежде не сталкивались и к которым у них не выработался иммунитет. В этой связи мы чаще всего представляем себе натуральную (или черную) оспу, но было много других болезней, таких как корь, грипп, тиф и ветряная оспа. Некоторые болезни не слишком опасны, если их перенести в детском возрасте (например, ветряная оспа), но у взрослых могут привести к смертельному исходу. И дело не только в том, что болезни непосредственно убивали людей, но и в том, что из-за огромного числа заболевших было трудно обеспечить остальное население предметами первой необходимости. В результате эти эффекты пандемии унесли еще больше жизней.

Из рассказов об этой встрече, обернувшейся катастрофой для коренных индейцев, они представляются нам жертвами трагической ситуации, лишенными всяческих прав. Патогенные микроорганизмы действительно были неизвестны среди индейцев и уничтожали целые общины. Однако неверно считать, что коренные жители были пассивными жертвами и не знали, как лечить или смягчать симптомы этих болезней. Хотя культурная логика, лежавшая в основе их подхода, может быть совсем непохожа на наш, современный. Пол Келтон из Канзасского университета подробно написал о том, как индейские племена, особенно чероки, реагировали на болезни, успешно «снижали смертность и тормозили распространение инфекций»{51}. Археологи до сих пор точно не знают, как именно разные волны заболеваний проходили в районах юго-восточной части Северной Америки{52}. Мы привыкли полагать, что испанские походы XVI века принесли разрушительные волны патогенов, по крайней мере, в тех районах, где оказались Де Сото, Луна и Пардо. Данная интерпретация находит мало поддержки у историков, специализирующихся на том периоде. Они считают, что всплески заболеваний спровоцировали плотные контакты в XVII веке, сопровождавшиеся порабощением, войнами и другими социальными изменениями. В таких регионах, как Северная Каролина и Кентукки, прослеживалось гораздо менее выраженное внешнее влияние до прибытия европейских колонизаторов, которые поселились в этих местах в конце XVII века. Как бы то ни было, но эпидемии в итоге пришли во все регионы.

Разруха, вызванная болезнями после прибытия испанцев на американский континент, представляет собой беспрецедентную трагедию в истории человечества. За 100 лет плотных контактов в регионе численность коренного населения сократилась примерно на 90 %. Эта цифра почти не вызывает разногласий; никто всерьез не думает, что это число завышено и на деле составляет всего 75 или даже 85 %. Это была реальная катастрофа. Для Рикардо Агурсии, археолога из Гондураса, с которым я говорил о «коллапсе майя», почти полное уничтожение индейцев является примером верного употребления термина «апокалипсис» в мировой истории.

Когда я об этом рассказываю, студенты часто спрашивают, почему передача болезней действовала только в одном направлении, ведь из Америки в Европу перекочевали лишь единичные заболевания, в том числе сифилис{53}. Почему аналогичные эпидемии не поразили европейцев в Северной и Южной Америке? Ответить сложно, но одна из причин, почему европейские болезни оказались гораздо более смертоносными для индейцев, заключается в том, что европейцы жили в непосредственной близости с одомашненными животными так, как никогда не случалось в Америке. Европейцы разводили крупный рогатый скот, овец, коз и свиней, и все они жили вблизи человеческих жилищ или даже под одним кровом с людьми: болезни передавались от животных к людям и обратно. Индейские племена тоже разводили животных, но у них не было такого разнообразия крупных млекопитающих, живущих в непосредственной близости от людей. В Северной и Южной Америке состав одомашненных животных отличался в зависимости от региона и общины, включая в себя собак, уток, индеек и морских свинок. Крупные животные ограничивались ламами, альпаками и викуньями, которых пасли в Андах на юге Америки. Такого типа распространения заболеваний, когда они свободно передаются от людей к животным и наоборот (как в Европе), в Америке в том же масштабе не существовало{54}.

Люди путешествуют и передают болезнь другим, также перемещающимся и передающим ее дальше. И вот патология уже опережает своих первоначальных носителей. Поскольку болезни двигались быстрее, впереди самих европейцев, им крайне редко доводилось наблюдать общины коренных народов в том виде, в каком они существовали до их прибытия. В большинстве случаев ко времени прихода настоящих европейцев волны болезней уже прошлись по регионам и в корне разрушили жизнь индейцев. Это сформировало европейский взгляд на общество коренных американцев и повлияло на наши представления о том, сколько людей проживало на данной территории до прихода европейцев.

Известно, что в период между XV и XIX веками патогенные микроорганизмы распространились среди индейских племен и спровоцировали множество смертей. Этот процесс охватывает почти 400 лет, тысячи миль, сотни сообществ и тысячи общин. В каждой конкретной области были свои, уникальные, детали происходящего и свои последствия. Общины распадались, но образовывались новые, как и новые политические единицы.

В Кентукки торговые модели и союзы изменились под воздействием иностранного влияния, начавшегося в XVI веке. Налетчики ирокезы пришли с севера, и, вероятно, по мере того как менялся более широкий политический контекст восточной части Северной Америки, возник конфликт. Но факт широко известного конфликта между разными племенами коренных американцев, о котором сообщали англичане в XVII веке, не подтверждается археологическими данными. Оспа, скорее всего, появилась в конце XVII или начале XVIII века{55}. Ущерб, нанесенный этим заболеванием, варьировался в разных общинах, но мы можем быть уверены, что погибло от 50 до 90 % населения, а самыми уязвимыми группами оказались дети и старики. Археолог Гвин Хендерсон отметил, что дети и старики представляют соответственно будущее и коллективную память общины. Некоторые группы покинули этот район, а другие претерпели преобразования или остались в прежнем виде. Этот ключевой период, с конца XVII до начала XVIII века, примечателен полным отсутствием свидетельств очевидцев и археологических данных, поэтому мы не знаем, насколько сильно эпидемия изменила уклад жизни. Нам известно, что особенно переломный момент был в середине XVII века, и далее получили распространение многоплеменные деревни, поскольку выжившие племена объединялись{56}.

Размышляя о том, почему все сложилось так, как сложилось в ту катастрофическую эпоху, мы можем назвать непосредственные причины: прибытие европейцев и распространение болезней. Однако на конечный итог оказали влияние и другие факторы, такие как политические союзы, торговые сети и миграция соседних групп. То, как по-разному изначальные факторы влияли в разное время и в разных регионах, демонстрирует, как трудно установить четкую связь между причиной и следствием.

Эти