листья, сверху вливалась смесь муки с водой, потом снова листья и затем опять форма. И так, пока не доходили до верха «тестницы». Это было полноценное и питательное блюдо, особенно если выпадала удача прибавить к нему рикотту или бирольдо – вкусную душистую колбасу, которую делают в Гарфаньяне и долине реки Серкьо.

От одного профессора агрономии я узнала, что лучшая каштановая мука, у которой самый насыщенный вкус, – это так называемая лучиньянская.

В нашем книжном мне нравится угощать тех, кто поднимается к нам снизу. В конце лета Алессандра приготовила бомболони, как у нас называют пышки, похожие на те, что миссис Клювдия приносила утятам Билли, Вилли и Дилли, то есть с дыркой. Было бы здорово устроить в книжном и чаепитие с рикоттой и блинчиками из каштановой муки.

Ковид продолжает бушевать. Сегодня мы открыты, но только для жителей нашей коммуны. Не слишком воодушевляюще.

* * *

Сегодняшние заказы: «Английский ботаник» Николь Фосселер, «Спиноза останется без кофе» Аличе Каппальи, «Воспоминания крестьянки» Льва Толстого[43], «Токио весь год» Лауры Имай Мессины, «Женщины, покупающие цветы» Ванессы Монфор, «Летом» Луки Риччи, «Осень» Али Смит.

26 февраля

Три дня я провела во Флоренции. Я должна была их Лауре, которой внезапно пришлось жить без мамы, готовясь к выпускным экзаменам в школе и самостоятельно справляясь с домашним хозяйством. Мы обе всегда рады увидеться и крепко-крепко обняться. Но она не одна: у нее есть Джой, итало-бельгийская подружка, Мирто, собака на пружинках, и крольчонок. Мы решили продать наш дом, так как он слишком большой, чтобы купить квартиру поменьше и попрактичнее для нее и чтобы у меня, пожалуй, осталось немного наличных в кармане на этот столь тяжелый период. Представить только, что было время, когда Лаура умоляла меня найти работу, которая позволила бы нам жить в Лучиньяне. Я тогда к ней не прислушалась, а теперь уже поздно. К ней это желание потом еще придет.

Зато я, сказать по правде, только и мечтаю поскорее вернуться в Лучиньяну. Такова власть над тобой мест, возвращений, детских воспоминаний, достигшая максимального уровня. Такова власть Прато-Фьорито.

Прато-Фьорито – это две горы высотой около тысячи трехсот метров, вместе составляющие одно целое, с пологими склонами, лишенными растительности. Они возвышаются над Баньи-ди-Лукка и представляют собой панораму для нашего книжного магазина и в целом для Лучиньяны. В детстве я видела их из окна, и они представали моим глазам парой больших грудей, мягких и внушающих доверие. По весне они от подножия до вершины покрывались дикими нарциссами, и это было потрясающее зрелище. Если подняться до самой вершины, то с нее можно увидеть даже море. На них нет утесов, это сплошная мягкость, устремленная ввысь, сплошная округлость. Рассказывают, что ведьмы с Чертова моста несколько раз в год по вечерам – в ту же ночь на праздник Сан-Джованни, 24 июня[44] – забирались на вершину, чтобы устраивать пляски и жечь костры. У меня же горы вызывали зависть и своими округлыми, мягкими изгибами напоминали мне, что мои собственные груди расти не хотят. Бывало, что я ходила в церковь на мессу – а это один из самых значительных моментов социализации в деревне – с салфетками, подложенными в лифчик. До появления пуш-апов было еще далеко. На самом деле горный массив состоит из Прато-Фьорито и горы Коронато, но никто здесь даже в мыслях не держит проводить подобное различие. Тот, кто их различает, или иностранец, или заезжий отдыхающий.

Закат на Прато-Фьорито творит настоящие чудеса. В то время как все вокруг уже покрывает тень, две вершины, будто под лучом прожектора на съемочной площадке, горят, освещенные солнцем, медленно садящимся с противоположной стороны, за Апуанскими Альпами. По сути, в моем решении вернуться в Лучиньяну и открыть книжный магазин две вершины сыграли очень большую роль. Мой дом стоит в переулке Сопра ла Пенна; и, выходя за дверь, я иду направо, по узенькой мощенной булыжником улочке, зажатой между древними стенами, в конце ее снова поворачиваю направо, и там, встречая меня, передо мной возвышаются две горы. Восхищение, которое вызывает во мне этот вид, полное и всеобъемлющее. Как будто ты прожил долгое время сдерживая дыхание, а теперь можешь наконец дышать полной грудью. Даже когда я поднимаюсь в свой дом-башню, бегу на последний этаж и выхожу на террасу, то испытываю то же ощущение освобождения. Воздух, звезды, небо, весь мир, расстилающиеся просторы, Леопарди[45], всплывающий у тебя в голове, даже если ты о нем не думаешь, легкие, дышащие во всю свою мощь, уныние, слетающее с тебя в один миг.

Однажды, чуть более года назад, мы после окончания мессы все зашли в гости к священнику. Алессандра приготовила на всех бомболони. Я открыла айпад, и на экране появились фотографии нашей деревни. Все столпились вокруг меня, как будто никогда ее раньше не видели, как если бы это были какие-нибудь Сейшелы или Фиджи. Особенно Тициана – она казалась маленькой девочкой перед лотком с сахарной ватой.

– А это где?

– Это здесь?

– Нет, ты только посмотри, какая красота.

– Это вид от Сант-Ансано.

– Это вид от Пьяна-ди-Лукка.

– Это дом Вирджинии и Уильяма.

И тем не менее они здесь родились и провели много лет. Они здесь живут. Вот почему, когда кто-то мне говорит «заброшенная деревня», у меня это вызывает смех. Никогда еще деревня не была менее заброшена. Ради всего этого я должна была что-нибудь сделать.

Вчера, вернувшись из Флоренции, я обнаружила дом, сияющий безупречной чистотой. Алессандра превзошла себя. Совсем как маленькие девочки, которые, ожидая возвращения мамы, убирают и наводят порядок, чтобы показать, какие они молодцы. Я и сама тоже всегда так делала. Дом и все внутри него просто сверкают. Я рассказала об этом Пьерпаоло, оставшемуся во Флоренции из-за больной спины.

Маурицио (который с Барбарой) начал выкладывать каменную тропинку, ведущую через сад. Сегодня наконец придет садовник.

Мне пришла книга, о которой говорила Пиа Пера и без которой я не могу обойтись: «Сад» Дерека Джармена, последняя книга, написанная автором до того, как в пятьдесят два года он умер от СПИДа. Сад, о котором он говорит, был разбит им на бесплодном каменистом склоне перед атомной электростанцией на мысе Данджнесс, в графстве Кент.

Мне нравятся книги, побуждающие тебя читать другие книги. Цепь, которую нам никогда не следует прерывать. Единственная познаваемая нами на опыте форма вечности находится здесь, на земле, говорила Пиа. Сад – это форма вечности[46].

* * *

Сегодняшние заказы: Compulsion Мейера Левина, «Музей невинности» Орхана Памука, «Ты, пейзаж моего детства» Альбы Донати, «Путь через лес» Лонг Литт Вун, «Рассказы южных морей» Джека Лондона, «Мы» Паоло Ди Стефано.

Март

1 марта

Вчера было солнечное воскресенье, и книжный магазин выглядел восхитительно, как на картинке. Сад ждет правильного садовника на следующих выходных.

Пандемия тем временем нас убивает – как физически, так и морально. Март будет очень непростым месяцем. Сейчас разрабатывают план карантинных мер с учетом уже отдельных провинций, не только областей. Мы здесь будем в белой зоне, но проблема в посетителях, которые обязаны безвылазно сидеть на своих местах, за пределами нашей коммуны. Ожидаем вакцины без особых надежд на спасение. Когда-нибудь мы узнаем – я имею в виду мы, люди, – действительно ли мы все это заслужили. Действительно ли мир слишком устал выносить наше с ним плохое обращение.

Я пригласила папу на обед, и мы оказались за столом втроем, как в старые добрые времена, когда были одной семьей. Он был очень рад, что видит людей. После обеда он спустился в книжный магазин, сел в саду на один из адирондаков и кучу времени проболтал с Грациано. Я из кожи вон лезу, чтобы найти ему здесь какой-нибудь домик, уютный и без лестниц, но надежды у меня мало.

Мама без конца целовала нас обоих, потому что каждый поцелуй мог оказаться последним. Я представляю себе папу, как он в тринадцать лет