когда носила в Терельо масло. Для этого следует углубиться в лес за домом Барбары (которая с Маурицио), спуститься к Сурриккьяне, заново установить деревянные мостки и подняться к Терельо, оказавшись в точности под постоялым двором «Ла Фаджана». Джованна предлагает собраться всем миром и прорубить дорогу в чаще ударами мачете. Есть еще вариант с объявлениями областных тендеров, но ни то, ни другое все никак не может стать действительностью, превратиться в реальную жизнь – в просеки, проселки, тропинки, стежки, дорожки. Объявления остаются объявлениями.

Сегодня в магазин приходила еще семья из Филикайи, деревушки в верхней Гарфаньяне. Семья вся читающая: читает отец, мать, одиннадцатилетняя дочь и семилетний сын. Почти целый час обсуждалось, какую книгу подарить маме на День святого Валентина, в то время как мама в саду наслаждалась солнышком и свежим бодрящим воздухом. В результате выбор пал на «Увиденное и услышанное» Элизабет Брандейдж. Сама мама взяла для себя «Годы наоборот» Нади Террановы.

Рабочий день завершился превосходным чаем с ароматом розы, печеньем в форме сердца, приготовленным Донателлой, и блинчиками Тицианы. Пандемия дарит нам – и это точно не входит в ее планы – новые привычки. Она дарит нам время отдохновения, время без обязанностей и поручений. Время, уделяемое чему-то.

Вчера у мамы тоже выдался хороший день. Ирма, наша соседка, уложила ей волосы при помощи бигуди, и в темных солнцезащитных очках, которые я подарила ей год назад, она производила шикарное впечатление. Каждый день она проводит послеобеденные часы с Эрнесто, другим нашим соседом.

Эрнесто – флорентиец, переехавший жить в Лучиньяну по ряду запутанных причин, вызванных не менее запутанными отношениями с женским полом. Ему около семидесяти пяти лет, у него крошечная пенсия, дом без отопления и невероятно огромное сердце. Он просто обожает мою мать и ежедневно – я повторяю, ежедневно – проводит по несколько часов, сидя рядом с ней на диване. Они держат друг друга за руки, и он поверяет ей свои страхи, делится воспоминаниями и забивает ей голову глупостями, говоря о правительстве Драги или пересказывая последнюю серию «Форума»[39].

Днем с мамой случаются панические атаки, которые она называет «страх оставить тебя одну» (обо мне), «болит желудок» или «болит что-то внутри». После десяти капель успокоительного это проходит. Вчера, пока она с нежностью устраивалась головой на плече у Эрнесто, я слышала, как она что-то рассказывает о «Графе Монте-Кристо», книге, прочтенной ею много лет назад. Моя мать, с тремя классами образования, которая читает Дюма. Мне это передалось с ДНК.

Ей тоже довелось много времени провести с тенями. В двадцать лет она вышла замуж за Марино, брата Эгре, сына бабушки Фабиолы. Она сразу же забеременела, был 1942 год. Марино пришел с фронта, чтобы увидеть малютку Джулиано, но был подавленным и нервным. Он предпочел бы девочку, потому что их не отправляют на войну. Потом он снова уехал для участия в русской кампании[40]. Никто не сообщал моей матери о его гибели. Да и кто мог вести точный подсчет всем этим тысячам умерших, что полегли среди многокилометровых снегов. Их называли «пропавшими без вести».

Однако слова «пропавший без вести» все же оставляют щелочку для надежды. Кто-то, кому повезло вернуться из России, сказал, что видел его живым. Правда, в условиях, невероятных для выживания. Мой брат вырос в окружении матери и многочисленных теток, но без отца. Сейчас он уже дед, большой и упитанный, но когда в деревне установили (крайне уродливую) стелу в память о павших на войне, то ему стало плохо и он упал в обморок. Однажды вечером, когда ему было где-то три года, он, придвинув стул к окну, вскарабкался на него и стал тыкать пальчиком в точку за стеклом: «Мама, мама, смотри, там паппа».

* * *

Сегодняшние заказы: «Приют» Патрика Макграта, «Детство диктаторов» Вероник Шалме, «Ненужная женщина» Раби Аламеддина, «Останься со мной» Айобами Адебайо, «Лягушачья королева» Давида Кали и Марко Сома.

16 февраля

Я часто спрашиваю себя об этом лоскутке северо-западной Тосканы, который говорит «паппа» вместо «папа», где завывает ветер и где лодырь – это или «луллороне», или «шабиготто»[41]. Меня волнует вопрос: что же было в сердцах у жителей Лучиньяны, отправившихся на седловину перевала Кановальо жечь костер 8 сентября 1943 года, чтобы там, внизу, жители долины кусали себе локти из-за того, что взяли у фашистов партийный билет? Кем были предки моих односельчан? Да, они были антифашистами, все эти великие старики: Гиларди, Пизани, Пикки, Чирибео. И тетя Польда. Папа рассказывал, что когда из Корельи приезжали партийные боссы и маршировали по этой окаянной деревне, где не было ни одного, ни даже половинки фашиста, она ходила за ними по пятам и передразнивала их, взметнув руку в салюте и вихляя задом: «Смирно!» А Бруно Стефани, тридцатилетний парень, ушедший в горы к партизанам и потом убитый нацистами на улице делла Кьеза на глазах матери? Что такого было у них у всех особенного в крови?

Я знаю – как знают какую-то сокровенную тайну, – что между нами и Флоренцией нет родственных связей. По вечерам, когда солнце садится за Апуанскими Альпами, я чувствую, что являюсь частью этих гор. Никакого Древнего Рима, никаких этрусков с их вазами, никаких мягких, умиротворяющих холмов Вальдарно. Здесь жили апуаны – племя, обитавшее в горах между Лигурией и теми землями, что потом стали называться Луниджана и Гарфаньяна. Это был гордый, крепкий народ, много трудившийся, люди сдержанные и неуступчивые. Центром их территории была легендарная Апуа – вероятно, сегодняшний Понтремоли.

Что же сподвигло их подняться еще выше, проникая вглубь диких, необжитых Апеннин, по этим каменистым дорогам, где встречались лишь волки да разбойники, как имел случай упомянуть Лудовико Ариосто, назначенный в 1522 году губернатором Кастельнуово в Гарфаньяне? Апуаны бежали, чтобы спасти свою независимость, бежали от римлян, которые, осознав, насколько сложно будет их покорить, решили их уничтожить. В 180 году до нашей эры сорок семь тысяч апуанов окончательно сослали в Самний.

Но не всех. Кому-то удалось ускользнуть между горных ущелий и совершенно точно добраться до «Рокка Пекторита» – скалистого выступа, возвышавшегося над солнечной долиной. И там этот кто-то начал строить дом, но большой, вмещающий множество людей. Это было в конце первого тысячелетия. В эти места пришли лангобарды. Территория украсилась церковью. Она стала домом для многих отшельников: под арками крытой галереи устраивались на ночлег нищие и пилигримы, направлявшиеся поклониться святому лику, который сегодня хранится в кафедральном соборе Сан-Мартино, в Лукке.

Эта пустынная обитель называется Сант-Ансано, она находится на холме напротив Лучиньяны и, как и все у нас, не вошла ни в один туристический маршрут. Ответственных лиц в органах власти это мало заботит. Все, что можно было украсть, украли, и все же Сант-Ансано сохранил нетронутой свою красоту.

Есть одна дорога через дубраву, ведущая из деревни к Санктуарию. Внутри все так, как оставил последний отшельник. Лежанка, очаг, стол из каштанового дерева. Это очень душевное место. Мы с Бернардо уже давно планировали духовную прогулку от книжного магазина наверх к Сант-Ансано. Когда ковид позволит, мы это сделаем. Бернардо, помимо всего прочего, – аббат, которого папа Франциск выбрал два года тому назад для своих духовных упражнений на Пасху. Бернардо часто отталкивается в своих проповедях от поэзии: так же он поступил и в присутствии папы.

Прекрасный портрет обитателей здешних мест можно найти у таких писателей, как Винченцо Пардини из Фаббрике-ди-Валлико, Маурицио Маджани из Серавеццы и Фабио Дженовези из Форте-деи-Марми. Фабио в своем романе «Там, где нельзя прикоснуться к морю» рассказывает о многочисленных дядюшках и тетушках, и возникает впечатление, будто все они выдуманы, но они и в самом деле такие, у них есть все: невозможность приспособиться, бунтарский дух, в них живет самый непримиримый анархизм. Мы такие и есть. К тому же Фабио, высокий, худой, настоящая жердь, словно последний из отшельников Сант-Ансано. Если он окажется там – а он окажется! – то тут же влюбится в это место.

Еще говорят, что апуанские женщины