Комиссар молча кивнул. С этими тезисами трудно было не согласиться.

— Ведите пропаганду против германцев и австрийцев тоже. Листовки и всё прочее. Напирайте на то, что при республике живётся лучше, и им тоже следует скинуть кайзера. А для Австро-Венгрии напирайте на национальные разногласия, призывайте чехов, словаков и венгров драться за свою независимость, — сказал Корнилов.

— Кажется, вы хотите превратить комиссаров из наблюдателей от правительства в собственные политические войска, — сказал Савинков.

— Да, хочу, — признался генерал.

Какое-то время они шли молча.

— Борис Викторович, как вы смотрите на то, чтоб создать новую политическую партию? — вдруг спросил Корнилов.

— Что, простите? — удивлённо спросил Савинков.

— Ни одна партия из нынешних не способна на решительные действия, они могут лишь говорить и совещаться, — сказал Корнилов. — В итоге справа голову поднимает контрреволюция, а слева большевики подбивают народ на вооружённое восстание, грозящее превратиться в беспощадный русский бунт. Нужна альтернатива, за которой пойдут люди.

Комиссар снова взглянул на Корнилова блестящими глазами. Жажда власти явно бурлила где-то там, в глубине, а под комиссарской фуражкой вспыхивали и закручивались хитрые коварные планы.

— И какая программа будет у вашей партии? — хмыкнул Савинков.

На этот раз задумался уже Корнилов.

— Народу нужно дать социальные реформы, иначе он возьмёт их сам, и тогда нам всем несдобровать. В первую очередь, земельная, — сказал генерал.

— Про земельную реформу говорят все. Но конкретных решений никто так и не может представить, — сказал комиссар.

— Потому что ситуация чуть сложнее, чем думает обыватель. Большая часть земли в залоге у банков, обеспечивая займы и всё прочее, и если землю просто раздать всем подряд, рухнет финансовая система, — сказал Корнилов, успевший немного изучить этот вопрос. — Чёрный передел это не выход. Нужно распахивать и осваивать новые земли.

— Я понял, — сказал Савинков. — Если ваша партия и правда будет в этом вопросе близка к эсерам, то я готов рассмотреть ваши предложения.

— Слева мы возьмём социальные реформы, давно назревшие. Справа мы возьмём твёрдую власть и защиту частной собственности, — сказал Корнилов. — Народу нужен вождь, который поведёт его вперёд, к светлому будущему.

Савинков хмыкнул.

— И вы видите этим вождём себя? — спросил он.

— Не обязательно, — солгал Корнилов.

Оба понимали, что это лукавство. Они подошли к выходу из сада, где караулил часовой-текинец, гарантируя тайну переговоров.

— Надеюсь, наш разговор останется между нами, — сказал Корнилов, пожимая руку комиссара.

— Разумеется. Надеюсь, это не последняя наша встреча. Нам, кажется, есть о чём поговорить, — сказал Савинков. — А насчёт пораженцев не беспокойтесь. Разберёмся.

Генерал кивнул.

Глава 13

Бердичев — Могилев

После четырёх дней переговоров Керенский всё же уступил, и генерал наконец принял пост Верховного Главнокомандующего. Разумеется, прежде, чем отправляться в Могилёв, необходимо было сдать командование фронтом начальнику штаба, то есть, генералу Духонину, и Корнилов снова отправился в город.

Настроение в штабе было приподнятым, каждый встречный генерал или офицер считал своим долгом поздравить Корнилова и выразить свою поддержку. Некоторые молча пожимали генералу руку, некоторые рассыпались в лестных эпитетах, некоторые открыто ругали Керенского, который так долго упирался. По общему настроению штаба можно было решить, что Корнилова поддерживает вся армия целиком, и это немного пьянило его. Волна народной любви поднималась всё выше и выше.

Правые газеты с радостью встречали назначение Корнилова, левые брызгали ядом на контрреволюционера и нового бонапарта, но в целом общество приветствовало его как настоящего героя, фронтовика и умелого полководца, который обязательно наведёт порядок в армии. Люди истосковались по сильной власти, которой в стране не было уже больше двадцати лет.

Про наведение порядка в тылу пока встречались только робкие предположения, но народ всё-таки ждал. Хоть и терпение его подходило к концу.

Участились самозахваты помещичьих земель с полного согласия земельных комитетов, дезертиры наводнили тыл, уголовники, выпущенные из тюрем в начале революции, чувствовали себя хозяевами положения, беспризорники и сироты ютились по чердакам и подвалам. Смутное время, как оно есть, и всё это требовало внимания и решения. Проблем накопилась целая куча ещё при царе, а при Временном правительстве их становилось только больше, потому что никто не осмеливался брать на себя ответственность, лишь перекладывая её друг на друга. Все ждали созыва Учредительного Собрания, но действовать надо было уже сейчас.

Генерал передал Духонину целый пакет распоряжений и приказов, подробно проинструктировав его, как действовать в той или иной ситуации до прибытия нового командующего фронтом. Черемисова всё-таки сняли с должности, военное министерство срочно заменило его генералом Балуевым, но назначение это было поспешное и случайное, и Корнилов предпочёл бы видеть на Юго-Западном фронте именно Деникина, и никого другого. Балуев командовал 11-й армией во время отступления, и она бежала резвее всех, так что особого доверия к нему Корнилов не испытывал.

В остальном же всё шло по плану. Поезд вывели с запасных путей, железнодорожники начали готовить его к отправлению, пока генерал со свитой заканчивал с делами в городе.

Обедать ему пришлось прямо там, в городе, в штабе, в компании Духонина, Голицына, Завойко, Хана и ещё двух полковников. На столе стояла бутылка красного вина, к которой никто не притрагивался, все и так были веселы.

— Позвольте ещё раз поздравить вас, Лавр Георгиевич! — высоким тенором произнёс Духонин.

— Благодарю, Николай Николаевич, — кивнул Корнилов.

Сам же при этом он подумал о том, что если ход истории не удастся вытащить из намеченной колеи, такие же поздравления будет принимать сам Духонин, и финал этого назначения ему не понравится.

— Надеемся и ждём, Ваше Высокопревосходительство, что в армии и тылу наконец-то будет наведён порядок в самом скором времени, — произнёс полковник Лебедев. — Все офицеры за вас.

Корнилов благодарно кивнул. Вот, кстати, и оплот контрреволюции, привыкший насаждать дисциплину зуботычинами и порками, неспособный проявить в этом деле фантазию и смекалку. Военная косточка, деревянный по пояс лампасный дегенерат. Но придётся опираться и на таких, главное, держать их подальше от действительно важных направлений.

Союз офицеров армии и флота, в который входил Лебедев и от имени которого сейчас говорил, созданный сразу после Февральской революции, был совершенно аполитичной структурой, что в условиях Смутного времени было совершенно глупо. Этот союз в итоге выступал чем-то вроде клуба по интересам, пионерского кружка, в котором дети собирают гербарии, и реальной силой не обладал. Большинство офицеров, особенно кадровых, продолжало считать, что армия должна оставаться вне политики, и что бесчестно смешивать политику и армию. Те же офицеры, которые пришли в армию из вольноопределяющихся, прапорщики, унтер-офицеры, с армией связанные исключительно по воле случая, так не считали,