По подсчетам Стефана, два человека были убиты и трое ранены.

— И тогда копы, — продолжил Хастервик, — быстренько дают отбой и решают переждать ночь. А сегодня утром Шаркл Акула открывает одну металлическую ставню в подвальном окне, выкрикивает какую-то дребедень, жуткую дребедень, те понимают, что он задумал еще что-то, но тут он закрывает ставню, и больше ничего. Уж поскорей бы выкинул что-нибудь, а то холодно, и мне уже становится скучно.

— А что он кричал? — спросил Стефан.

— А?

— Сегодня утром… какую дребедень он кричал из окна подвала?

— Понимаете, он вот что говорил…

Роджер Хастервик замолчал, когда понял, что всех взбудоражила новость, которую разнесли стоявшие с краю. Люди поспешили прочь от оцепления, на юг, по Скотт-авеню — кто быстрым шагом, кто бегом. В ужасе оттого, что он может пропустить кровопролитие, Хастервик свирепо ухватил за руку мужчину с отечным лицом, в охотничьей шапке с опущенными, но не завязанными ушами:

— Что там? Что происходит?

Пытаясь вырваться, человек в охотничьей шапке проговорил:

— Тут у одного парня фургон, а в нем рация, настроенная на полицейскую волну. Он подслушал, что по ней говорят. Спецназ готовится стереть с лица земли этого долбаного Шаркла!

Он вывернулся и бросился прочь. Хастервик поспешил за ним.

Несколько секунд отец Вайкезик смотрел вслед убегающим, потом повернулся к десяти-двенадцати оставшимся зевакам, к полицейским в оцеплении и за оцеплением. Новая смерть, убийство. Он чувствовал, как оно надвигается. Он должен был остановить это. Но мысли его мешались. Он онемел от страха. До этого момента он видел — был способен видеть — только положительную сторону раскрывающейся тайны. Чудесные исцеления и другие явления рождали только радость и ожидание грядущих божественных откровений. Но теперь он увидел темную сторону загадки, и это глубоко потрясло его.

Надеясь, что его не примут по ошибке еще за одного упыря из жаждущей крови толпы, Стефан поспешил за Роджером Хастервиком и другими. Они собрались почти в квартале к югу от О’Бэннон-лейн, вокруг фургона-кемпера «шевроле» цвета «голубой металлик», с изображением калифорнийского побережья на боковине. Сидевший за рулем владелец машины, огромный человек с огромной бородой, открыл обе дверцы и включил радио, настроенное на полицейскую волну, на полную громкость. Теперь все слышали переговоры полицейских во время операции.

Через минуту-другую выяснился план атаки. Команда спецназа уже выдвигалась, чтобы занять первый этаж дома Шаркла. Они собирались использовать направленный заряд взрывчатки, ровно такой силы, чтобы подвальная дверь была сорвана с петель и при этом по подвалу не полетели осколки. Одновременно другая группа с помощью такого же заряда собиралась взорвать наружную дверь подвала. Дым еще не успеет рассеяться, когда обе группы пойдут на штурм и захватят Кэла Шаркла в клещи. Такая стратегия была крайне опасна для полицейских и заложников, но власти решили, что, если и дальше откладывать атаку, заложники будут подвергаться еще большей опасности.

Слушая треск голосов, искаженных эфиром и морозным воздухом, отец Вайкезик вдруг понял, что он должен остановить атаку. Если она осуществится, прольется гораздо больше крови, чем кто-либо может себе представить. Его должны пропустить за оцепление, чтобы он мог поговорить с Кэлом Шарклом. Сейчас. Немедленно. Сейчас. Он развернулся и побежал к О’Бэннон-лейн. Он пока не знал, что скажет Шарклу, как сумеет приглушить его паранойю. Может быть, это: «Ты не один, Кэлвин». Придумает что-нибудь.

Резкий разворот Стефана и его пробежка по улице навели собравшихся на мысль, что он услышал или увидел нечто происходящее в оцеплении. Он проделал уже половину пути до О’Бэннон-лейн, когда более молодые и быстроногие зеваки опередили его; возбужденно крича, они соскочили с тротуара на проезжую часть, остановив все машины, что медленно ползли по Скотт-авеню. Заскрежетали тормоза, раздались гудки. Послышался удар бампера о бампер. Бегущие толкали Стефана, кто-то ударил его с такой силой, что он упал на четвереньки. Ни один человек не остановился, чтобы помочь ему. Стефан поднялся и побежал дальше. Воздух, казалось, сгустился от животного безумия и жажды крови. Поведение сограждан повергло Стефана в ужас, сердце его колотилось, он думал: «Вот так, наверное, в аду: будешь вечно бежать среди безумной, что-то вопящей оравы».

Когда Стефан добежал до полицейского оцепления, больше половины обезумевших зевак вернулись туда, опередив его, и теперь напирали на ограждения и полицейские машины, вытягивали шеи, чтобы увидеть запретный квартал на О’Бэннон-лейн. Стефан протискивался сквозь толпу, отчаянно пытаясь оказаться в первом ряду, чтобы поговорить с полицейскими. Его толкали, отпихивали, он протискивался снова, говорил, что он священник, но никто его не слышал, с его головы сбили шляпу, но он не сдавался и наконец оставил позади растущее сборище.

Полицейские сердито приказывали людям сдать назад, грозили арестами, вытаскивали дубинки, опускали щитки на шлемах. Отец Вайкезик был готов лгать, говорить что угодно, лишь бы они отложили неминуемую атаку, говорить, что он не просто священник, что Шаркл ему исповедовался, что он знает, почему Шаркл так ведет себя. Он, конечно, не знал, как заставить Шаркла сдаться, но если ему удастся выиграть время и поговорить с ним, может быть, что-нибудь придет в голову? Он привлек внимание полицейского, который потребовал отойти назад. Стефан сказал, что он священник, коп не слушал, тогда он расстегнул пальто и раскрутил белый шарф, чтобы показать свой воротничок:

— Я священник!

Но тут напиравшая толпа прижала Стефана к ограждению, которое рухнуло, и коп сердито оттолкнул Стефана, будучи совсем не расположен слушать его.

Мгновение спустя воздух сотрясли два негромких взрыва, последовавшие один за другим, через доли секунды, — низкие, приглушенные, но все же резкие звуки. Стоголосая толпа охнула, все замерли, так как знали, в чем дело: спецназ взорвал стальные двери подвала. Раздался третий взрыв, громкий, сокрушительный, он сотряс землю, отдался болью в ушах, задребезжал в костях и зубах, подбросил к небесам доски и щепки, остатки дома Шаркла, а потом уложил их на землю грудой обломков. И опять толпа вскрикнула в голос, перестала давить на оцепление, в ужасе подалась назад: все поняли вдруг, что смерть может быть не только интересным зрелищем, но и коллективным действием, требующим их участия.

— У него была бомба! — сказал один из копов в оцеплении. — Боже мой, боже мой, у Шаркла там была бомба!

Он повернулся к машине «скорой помощи», в которой ждали два фельдшера, и закричал:

— Езжайте! Езжайте!

На крыше машины замигали красные маячки, «скорая» выехала за оцепление и помчалась к середине квартала.

Отец Вайкезик, дрожа от ужаса, попытался было пройти следом за ней, но один из копов схватил его и сказал:

— Мотайте отсюда к чертям!

— Я священник. Может, кому-нибудь требуется утешение или соборование.