их плохо. Поэтому я отправился за четверть мили (un quarto di lega) навстречу с каретой, приказал приветствовать их тремя выстрелами из пушки и распорядился, чтобы мои люди отдали им честь оружием. Действительно, я принял их наилучшим образом, насколько мне позволила здешняя скудость, и они проследовали на моих лошадях во Владау, в двух милях расстояния отсюда. Подарок, который они сделали моей жене: пара соболей и два куска турецкой шелковой материи[790] — обошелся мне дорого, потому что я с г. Лефортом, который, несмотря на много фистул и ран на теле, ненасытен, должен был пить столько вина, табаку и водки (bevere tanto vino, tabacco, aqua vita), что на следующий день не мог провожать их в экипажи (alla carrozza). Сказанный Лефорт великолепно одевается и, вероятно, выписал свое платье из Франции. Однако странным кажутся множество колец, которые он носит на пальцах, а также повязка из изумрудов, которую он носит на волосах. Он очень вежлив и с гордой осанкой, поддерживает с двумя товарищами значение своего сана. Мне очень нравится его постель, украшенная персидской парчой. С товарищами он говорит по-московски, с другими — по-французски; между ними — его племянник и шталмейстер, оба деликатные французы. Остальные большею частью немцы, и он довольно хорошо говорит по-немецки.

Пьют, по большей части, франконское вино (vino di Franconia); рейнского не ценят, привыкнув к первому в их стране. Когда пьют чье-либо здоровье, делают это большими бокалами за табаком (entrovi del tabacco). Если, например, пьют за здоровье царя, питье начинается с конца стола и, таким образом (бокал) переходит из рук в руки, пока последняя очередь не останется самому знатному, который благодарит того, кто первый предложил тост. Два других посла хорошо выглядят (sono di bell’aspetto); генерал-комиссар (Ф. А. Головин) более общителен, чем другой, канцлер империи; он бывал в разных посольствах, даже в Китае. У них четыре субтильных (sottili) карлика, которых они очень чтут»[791].

17/27 мая из замка Тапиау был сделан переезд до местечка Валдов (Waldau), где посольство остановилось перед въездом в Кенигсберг. Сюда приезжал к послам царь[792].

VII. Въезд посольства в Кенигсберг

Торжественный въезд посольства в Кенигсберг состоялся 18/28 мая. В этой, как и в последовавших затем церемониях, связанных с приемом послов, великий любитель торжественных церемоний, усердный подражатель версальскому двору курфюрст Бранденбургский Фридрих III, о котором его супруга София-Шарлотта, умирая, сказала, что королю, своему супругу, она доставит зрелище похорон, которые дадут ему возможность выказать свое великолепие[793], — мог развернуть всю пышность, показать весь блеск своего двора. Тогда же в 1697 г. назначенным состоять при посольстве церемониймейстером Бессером, не чуждым также и литературе, было составлено и к вящей славе бранденбургского двора издано подробное описание приема посольства в Кенигсберге. «Посольство, — пишет Бессер, — въехало в Кенигсберг 18/28 мая около 5 часов пополудни, и так как это было первое посольство, которое московский двор присылал к кур-бранденбургскому дому со званием послов (ambassadeurs) или великих послов, то частию вследствие этого характера, частию же вследствие других совершенно необыкновенных обстоятельств оно принято было с таким великолепием, что если бы при нем лично находился тот высокий принципал, которого оно представляло, его царское величество, или смотрел на прием, его нельзя было бы принять роскошнее и великолепнее». В словах Бессера о необыкновенных обстоятельствах, при которых происходил прием посольства, и о том, что если бы сам царь смотрел на прием, и следует именно видеть намеки на пребывание в это время самого Петра в Кенигсберге.

«Двор сложил на этот день, — продолжает Бессер, — траур, который носили по недавно скончавшемся шведском короле (Карле XI). Придворный штат одет был в совершенно новые ливреи, которые были особенно пышны и красивы по богатству золота, а также по красоте пурпура, пропущенного в них полосами. В городе по улицам от внешних Закгеймовых ворот до квартиры, отведенной послам на Кнейпгофе, поставлены были по обеим сторонам бюргеры с оружием. По одну сторону Закгеймовых ворот стояло несколько рот полка графа Дона, а по другую сторону — 24 драбанта с их золочеными алебардами, которые затем при въезде в город шли вокруг курфюршеской кареты. Все окна домов до крыш были полны зрителей, и так как его курфюршеская светлость своею высокою особой милостиво соблаговолил смотреть на въезд, то было предписано, чтобы весь проезд направлялся от Закгейма через новую Кирхергассе, через Нейзорге (Neue Sorge) и Крестовые ворота (Kreutzthor) мимо курфюршеского бурга и затем ниже Мюленберга (den Muhlenberg herunter) через здешние три города.

При курфюршеской резиденции стоял Трухзесов батальон до внешней стороны ворот в полном вооружении. Хотя с утра шел дождь, но затем к полудню небо опять прояснилось, чтобы придать больше блеска въезду. Около двух часов пополудни курфюршеские и другие кареты с состоящей при них свитой кавалеров, пажей, лакеев и телохранителей отправлены были до Занд-Круга на расстоянии около полумили за городом и поставлены в порядок г. шталмейстером Бауером… Затем выехали за город генерал-кригскомиссар (фон Данкельман) и церемониймейстер (фон Бессер), и, когда курфюршеская карета, в которой они сидели, поравнялась с каретой послов и кареты остановились, те и другие в одно время вышли из экипажей, и г. генерал-кригскомиссар приветствовал послов очень учтивым и хорошо составленным комплиментом. Послы были посажены в курфюршескую карету; г. генерал-кригскомиссар и церемониймейстер сели к ним… и весь поезд следовал в таком порядке при троекратном залпе из пушек с городских валов и с крепости Фридрихсбурга»[794]. Далее Бессер приводит церемониал процессии, состоявшей из 17 одно другого более интересных для собравшейся толпы зрителей отделений. Процессию открывал берейтор — «конный учитель» по обозначению «Статейного списка» посольства, также заключающего в себе подробное описание въезда[795], — и за ним вели под уздцы верховых лошадей в драгоценных чепраках. За ними ехала в конном строю курфюршеская гвардия поротно на серых, черных и гнедых лошадях; везены были далее по обычаю того времени пустые кареты, курфюршеские, маркграфа Альбрехта, министров и городские, запряженные цугами в 4 и 6 лошадей в количестве 29 под предводительством конюшенного офицера. За пустыми каретами вели опять верховых лошадей без всадников: 5 лошадей маркграфа Альбрехта и 12 курфюршеских английских лошадей в богатых, украшенных золотом и серебром покрывалах. Далее двигался под предводительством гофмейстера отряд пажей на лошадях. 12 курфюршеских и 6 московских пажей по трое в ряд, так что московский паж имел по бокам двух курфюршеских, курфюршеские пажи с белыми перьями и красными лентами на шляпах,