Шрифт:
Закладка:
Рассержен Албаст тестем, на жене зло выметает. К супружеству охладел, погряз в распутстве. В его семье разлад, и только внешне соблюдаются приличия. Обычно Албаст с супругой пойдут на сход клуба, а это долгое застолье под аккомпанемент заслуженных арти-стов. Строго к десяти, в худшем случае, к одиннадцати, Малика воз-вращается домой, к детям. Это сигнал к вольностям для остальных; члены клуба расходятся по прихотям: кто-то в карты поиграть, кто-то дальше пить и гулять, а кто-то просто посудачить. После таких куте-жей Албаст возвращается под утро, а может, и позже. Малика кричит, в доме скандал. Теща угрожает, что всех Докуевых с должностей по-снимают.
И вот потенциал красавца Албаста иссяк, нет желаний к жене-уродине, другие мысли довлеют над ним. Зато жена Албаста не ску-чает: днями напролет по подружкам носится – одна из Парижа прие-хала, шмотки привезла; другая в Москву улетает – заказы сделать на-до; у кого-то кто-то замуж выходит, кто-то разводится. Словом, дел и забот у дочери Ясуева невпроворот, благо, что в доме старая служан-ка, да двое детей уже подросли. Албасту не по душе это броуновское движение, и он, набравшись смелости, стал призывать жену к поряд-ку и даже намекнул на развод.
– Милый Альфред! – так на цивилизованный лад называет Ясуева мужа и при этом двух зайцев бьет: во-первых, по чеченским канонам вроде мужа по имени кликать нельзя, и она хоть это строго выполняет, во-вторых, она терпеть не может это древнечеченское имя – Албаст – как алебастр, если не цемент, вот и стал он Альфредом, хорошо, что в паспорте не поменяла, а то может отчество детям от этого псевдоимени дать. Правда, этим именем она его кличет тоже не часто, только лаская, а теперь вдруг его и «милым» назвала. – Пони-маешь, я ведь не просто так мотаюсь от зари до зари – о тебе пекусь. Знаешь, что мне подсказали, да и я сама домыслила?
– Что? – разинул рот Албаст, он прекрасно знает, что жена мыслить, и тем более домысливать не может, а является проводни-ком мнений отца. Она – его любимица, и в припадке каприза может все выклянчить у всемогущего родителя.
– Я думаю, зачем тебе быть Героем какого-то труда, как кол-хозник или бригадир строителей? Ты лучше станешь депутатом, и не простым, а сразу СССР и ЧИАССР, в крайнем случае – РСФСР! Ты знаешь, сколько от этого возможностей и привилегий?! Кстати, папа одобрил эту мысль: оценил и восхитился моим даром!
– Малика *, ты и вправду ангел мой! Как я тебя люблю! Прелесть моя! – воскликнул Албаст, в нем моментально произошло переосмысление и вследствие этого -чудотворное оздо-ровление; в порыве накопившейся, позабытой страсти он вновь ощу-тил и оценил своеобразную красоту, чистоту и ум своей благонрав-ной супруги, и он так был с ней ласков, что она надолго отторгала подруг, пребывая от супружеской щедрости в блаженной истоме…
В то время выборы депутатов были безальтернативные. Если обком дал добро, то это согласовывалось с Москвой, а далее – по от-работанной десятилетиями схеме: выдвижение коллективом трудя-щихся, их рвение в поддержку единственного кандидата, а там и те-левидение, радио, газеты и прочее.
Обком добро дал, и радостный Албаст для представления поле-тел в столицу с тугим кошельком и там пропал: не звонит день, два. Как в таких случаях бывает: жена думает, что в загуле, мать – что ху-дое случилось. На третий день Домба, Мараби и зять Майрбеков, как милиционер имеющий связи в столице, вылетели на поиски. Ни в ми-лиции, ни в больницах, ни в моргах Докуев А.Д. не числился. Приез-жие начали паниковать, а им из Грозного звонят – только что вышел на связь Албаст, он в своей квартире. Помчались туда – Албаст пону-рый, осунувшийся, с потерянным, испуганным взглядом, с синими мешками под глазами. Штаны с него спадают, просит, чтобы в Гроз-ный из проклятой столицы увезли.
Только жене, как самому близкому человеку, да и отцу он вкратце рассказал о случившемся. В его квартиру вошли четверо в штатском, предъявили ордер на обыск и арест, отвезли в тюрьму и целые стуки под перекрестным огнем вели допрос, ознакомили его с такими деталями его деятельности, и даже личной жизни, что он, и так страшно трусивший, был просто в трансе. В первые сутки с ним вели очень вежливый разговор, ни в чем не отказывали, только спать не давали. Его оставили одного, и он повалился прямо на стол, но сон не шел – он был в нервном шоке. Когда через несколько часов группа допроса вернулась, он сходу предложил – любую сумму. Ему назвали полмиллиона рублей. Албаст в отчаянии схватился за голову, крича, что таких денег в жизни не видывал.
– Тогда продолжим ознакомление с вашим досье, – сказал сухо один из присутствующих.
– Нет. Я согласен! – воскликнул Докуев.
После этого для порядка и дабы не нарушать Устав, Докуева нещадно и умело избили и, заставив подписать какие-то бумаги, дали отлежаться ночь, а наутро искупали, приодели, провели с завязанны-ми глазами по длинному вонючему коридору и на машине довезли до подъезда. Обозначив срок и условия передачи денег, попрощались.
Докуевы понимают: операция проводилась на самом высоком уровне, и по большому счету он легко отделался, ибо по стране идут показательные процессы над взяточниками и казнокрадами всех мас-тей. Понимают они и то, что сброс первоначальной информации шел из Грозного и повинен в этом скорее всего Цыбулько, а Самбиев вы-ступил как исполнитель, но исполнитель рьяный, услужливый.
С уполномоченным из Москвы разбираться, мстить – опасно, хоть Докуевы и рвутся с расплатой; его должность по совету и указа-нию Ясуева упраздняют. Сам Цыбулько только рад такому решению и уехав, исчезает из поля зрения и из памяти Докуевых. А вот Самби-ев Арзо? Как с ним быть? Предлагаются различные варианты вплоть до физического уничтожения обоих братьев. Меж самими Докуевыми нет дружбы и сплоченности, и они сами себя боятся, вдруг кто «рас-колется» – и тогда месть от родственников, да и дело может всплыть – тогда тюрьмой пахнет, к тому же Арзо с Букаевыми сватается, а это тоже сила немалая. Для разведки или простого зондажа посылают к Арзо Мараби. В ответ – никакого чувства вины, никаких извинений и тем более страха, только надменность и даже
