общий и специальный массаж прямо на дому. В ме-сяц раз на три дня он ложится в местный санаторий для различных процедур, обследований и очищения организма от шлаков. В неделю раз – не чаще, но и не реже – в специальную квартиру Мараби дос-тавляет ему молоденьких девиц; обычно разных или чередуя, иногда, по прихоти Домбы, приглашается сразу и пара девиц, но это так, для разнообразия и дополнительной стимуляции, а вообще теперь он пе-чется о своем здоровье, строго поддерживает форму.

Шестьдесят третий год – не шутка – возраст. До сих пор он гу-лял на широкую ногу. Иногда то здесь, то там покалывало, но он от-лежится, попьет какие-то микстуры и снова в бой. Пил по жизни не-много, но регулярно, правда, никогда не курил, зато с девками бало-вался, сутками не спал, в каких-то застольях, в угарном дыму до утра в компаниях «друзей» или «нужных» людей просиживал. «По прихо-ду» мог сесть в машину или в самолет и умчать хоть куда, пока день-ги в кармане не кончатся. А десять тысяч истратить нелегко, если ки-лограмм хлеба всего шестнадцать копеек стоит, лучшая бутылка вод-ки – четыре рубля двенадцать копеек, за сто рублей и духи в придачу самая красивая девушка хоть на неделю влюбится, тем паче с круи-зом по кавказским курортам или в Москву с Ленинградом, а о Юрма-ле и Каунасе и говорить не надо: все дешево, все доступно… И тут бах – удар! Да какой! Да где! Прямо по дороге, в машине, под Наль-чиком. Домой после трех дней гуляний возвращался. И, слава Богу, рядом верный нукер оказался: не растерялся Мараби – расторопно действовал.

У ближайшего поста нанял гаишника за сто рублей и с мигал-кой до больницы довез. Врачи говорили – еще бы десять минут – и паралич, а может, и вовсе хана. Три недели пролежал Домба в Наль-чике. И надо же – ни один из его детей носа не показал, только Алпа-ту сутками сидела возле него, глаз не смыкала, да Мараби жил где-то рядом в гостинице, каждый день наведывался.

Еще с месяц полупарализованный Домба пролежал в Грозном. Врачи сомневались, говорили, может, выползет, может – нет, а Доку-ев-старший всем назло не только выполз – забегал как и прежде; вот только слух на одно ухо да глаз с той же правой стороны не важны, а так – все на месте. Чуточку оклемался и на работу. Но теперь Домба не тот работяга; в аккурат с восьми утра до семнадцати сидит; каж-дую бутылку и копейку с нее считает, все бережет, скряжничает, а об авральном способе жить – и слов нет. Со всеми пагубными делами покончено: никаких «друзей», пьянок, застолий, обильной еды. Все по рекомендациям врачей и знахарей. И вроде все хорошо, прямо из могилы, ну если не из могилы, то из вечной постели выполз, и теперь живи – не тужи; деньги есть, дом есть, работа есть, дети обеспечены – так нет – все не так просто.

Выправился Домба, даже румянец появился, и решил проверить свой капиталец. Припрятано у него деньжат и золотишка на черный день. Точно, где спрятано, никто не знает, только жена примерно в курсе, где что лежит, но она до этого не доберется – надо кое-что тя-желое убрать, поднять, подвинуть. Короче, окреп Домба и полез к одним кладам, что в подвале, а они пусты, ну ничего нет. Чуть было вновь удар не хватил, однако он взял себя в руки, лекарства принял, стал аутотренингом успокаиваться, вызвал массажиста, потом вне графика Мараби побеспокоил, словом, стресс сбил. И не потому что простил, просто держал-то он все свои «яйца не в одной корзине», да к тому же сообразил, что своровали свои дети: никто другой в доме не бывал. Когда он лежал в Нальчике, и Алпату с ним была, четверо детей поочередно стерегли дом. А дом и весь надел под двумя сигна-лизациями, и два пса – кавказские овчарки, на ночь с цепи спускают-ся.

Однако Домба и самому себе не верит, поэтому под подозрени-ем все, и он начинает свое расследование.

Первая о пропаже осведомлена Алпату, и по ее реакции он ви-дит, что она ни при чем и очень взволнована. Тем не менее Домба ее со счетов не сбрасывает, так как она – потенциальный завистник.

С возрастом Алпату изменилась, былого гонора и спеси не ос-талось. Жизнь во многом обломала ее, и вино ваты в этом муж и сы-новья. Домба все тот же распутник, и была бы возможность, давно бы женился на молодой жен щине. Недаром он постоянно твердит: «У несчастного че ловека – конь помирает, у счастливого – жена». А Ал-пату состарилась, скрючилась, но все-таки держится; горбится, сто-нет, не может вести хозяйство в огромном доме, а пыта ется. Силы у нее не те, сляжет она, не может встать, а Домба назло ей садится у зеркала и начинает свои усы под равнивать, да под нос что-то про мо-лодух петь. Не выносит этого жена, вскакивает, как шестнадцатилет-няя, и тоже что-то веселое напевая, носится возле мужа – то погла-дить, то постирать, то приготовить, да мало ли чего капризному, из-балованному истукану надо. А супруг все недоволен и ехидно «забо-тится»:

– Может, дорогая, мне для тебя в дом молодую да красивую домработницу пригласить?

– Кого хочешь приглашай! – оскорбляется Алпату.

– Да я для тебя стараюсь! А ты обижаешься, – зло радствует Домба.

Правда, после удара он с Алпату несколько изме нился, стал бо-лее внимательным, снисходительным, и не от того, что жалеет, а про-сто она его оплот, последний рубеж в жизни. Приведи он молодую жену – все сожрет – его смерти желать будет, это он прекрасно пони-мает и не очень яро, но начинает как-то поддерживать постаревшую боль ную жену.

Следующие под подозрением – дочери – Курсани и Джансари. Что они не виноваты, Домба знал и до беседы с ними; и вообще, к своему удивлению, он обнаружил, что от дочерей он получает значи-тельно больше моральной поддержки, чем от сыновей. И когда он лежал в Нальчике, они рвались к нему, и только Алпату сдерживала их порыв из-за малолетних детей. Правда, у них есть мужья – зятья Домбы, к которым у него пренебрежительное отношение. Оба жени-лись на дочерях из-за его денег и шустрого языка Алпату. Старший – Майрбеков – настоящий милиционер, последнее у нищего заберет. Ныне майор милиции, заместитель начальника одного из РОВД Грозного. Все жалуется, что если