– На то, что дешево?

– Нет, на то, что поросята потом дохнут. Видите ли, для отчетности ОРСу выгодно проводить поросят проданными, пусть даже дешево. Это значит – помощь населению. А какая же это помощь – одна видимость. Я им запрещал, да не слушают меня. – Он говорил равнодушно, не веря, что его слова что-то могут изменить.

– А Мазепа знает?

– Мазепа все знает.

– Почему же он не запретит?

– Невыгодно ему с ОРСом ругаться. Без мяса оставят… Рабочие и так разбегаются. А план выполнять нужно.

Вошел Попков, за ним высоченный мужчина в тулупе с кнутом в руках. Это и был Гетман, здешний лесник. Он уже собрался ехать на Мади, вслед за Мазепой.

– Зачем вы за ним гонитесь? – спросил я лесника.

– Ему новые лесосеки дали… Не проверишь – он обязательно лишку прихватит. Да выберет, что получше.

– Возьмите меня… Мне он тоже нужен.

Гетман критически осмотрел мою куртку.

– В этой одежке до пупа только за девками бегать – полы в ногах не путаются. А в санях да по тайге тулуп нужен.

– Тулупов у нас нет, – сказал ветврач. – Так что поезжайте с Попковым до Ачинского.

– За Баином перемело дорогу? – спросил Попков.

– Перемело. Но с утра машины пробили, проедешь, – успокоил его лесник.

– Вот опять же непорядок, – снова сердито заговорил шорник, поглядывая с неодобрением на меня. – Ведь каждый день за этим Баином машины вязнут. Переметает не больше километра. Что бы плетень там поставить? Нет никому до этого дела… – Он смотрит на меня с такой укоризной, словно я-то и есть главный дорожный мастер.

Чтобы как-то оправдать себя в глазах шорника, я спросил Евстафия Дмитриевича:

– А почему снегозадержатели там не поставят?

– Не знаю, – пожал плечами ветврач. – Оно дело-то пустяковое, да сверху никто не распоряжается… Видать, привыкли.

– Теперь дорога сносная, – возразил свое Попков. – Зачем понапрасну обижаться. Вот летом фасон другой…

– Это уж точно… Летом тяжельше.

– Сахару месяцами не было.

– Что там сахар! Хлеба не подвозили…

– А ныне и хлеб и сахар… Магазин вон торгует. Чего еще надо?

– Зачем обижаться? Теперь жить можно.

– Точно, точно, – повторяли со всех сторон, и даже шорник согласно кивал головой.

Километровый участок дороги за Баином мы пробивали медленно, метр за метром; машина дрожала от рева и напряжения, продвигаясь мелкими рывками по заметенной колее. И когда уже оставалось рукой подать до лесной опушки, грузовик затрясся, как в ознобе, и стал.

– Так… Понятно! – Попков выключил зажигание и вылез из кабины.

С минуту он осматривал задние скаты, зачем-то бил каблуком по неподатливой, как дерево, резине и наконец изрек:

– В колесник сели… Это мы си-ичас.

Он полез в кабинку, сдвинул сиденье и выбросил оттуда грязную брезентовую куртку, топор, пилу и лопату.

– Дай покопаться, – попросил я.

– Сиди! – Он взял лопату, встал на одно колено и начал откидывать снег из-под задних колес. – Это еще ничего… Снег ноне неглубокий. Вот в марте сядешь – беда. Не докопаешься.

По словам Попкова получалось так, что я попал в самую счастливую пору его шоферской жизни. Вот комедиант! Меня это стало раздражать.

– Значит, у вас теперь самая легкая пора?

– Чего? – Он перестал копать и глядел на меня с недоумением.

– Легкая пора, говорю, у тебя.

– Ага! И у тебя сейчас будет легкая пора, – подмигнул мне Попков. – Ну-ка, подай куртку! Та-ак… А теперь лезь под машину! Полезай, полезай! Во-от… Протаскивай рукава скрозь колесо… Таак! Ташши, ташши! Чего смотришь? Ну-к, дай сюда.

Он, сердито сопя, стал повязывать брезентовую куртку на заднее колесо. Рукава протянул между скатами и скрутил их жгутом. Потом залез в кабину, громко хлопнул дверцей. Заурчал, завизжал мотор, затряслась машина, и бешено закрутились задние колеса, поднимая снежную пыль. Ни с места…

Попков высунулся из кабинки:

– Эй, из конторы! Возьми топор и дуй в лес. Вагу сруби подлиньше… Да еще чурбак! Вывешивать машину будем.

А потом негромко матюгнулся вслед мне:

– Легкая пора! Язви тя…

Странно, меня ничуть не обидела ругань Попкова. Мне даже доставляло какое-то непонятное удовольствие его озлобление. Еще несколько минут назад я думал о скверной привычке человека довольствоваться малым.

Но это была привычка циркача, танцующего на канате. А что нам стоит? Перекувыркнуться? Пожалуйста! Все очень просто… Но не вздумай сказать ему, что работа его и в самом деле простая и легкая.

Пока я вырубал вагу и чурбак, пока нес их из лесу, обливаясь потом, возле грузовика уже крутился «газик», а мой шофер командовал, размахивая руками:

– Давай назад! Осади, говорят!! То-ой! Эй, из конторы! – крикнул он, увидев меня. – Ты что, в лес по грибы ходил, что ли ча? Давай сюда! Чего остановился? Обрубок клади под колесо… Та-ак! Да это ж нешто вага? Это ж бревнище! Хоть в венец укладывай… Эх, заставь богу молиться… медведя.

Он подошел к «газику», открыл правую дверцу:

– Как вас по имени-отчеству, извиняюсь?

– Иван Макарович, – раздалось из «газика».

Потом тяжело вылез хорошо одетый грузный мужчина. Я узнал директора леспромхоза Пинегина. Мы поздоровались.

– Берись за верхушку, Макарыч! – подвел Попков Пинегина к ваге. – И гни, дави ее! Из конторы! – обернулся он ко мне. – А ты поддерживай ногой чурбак и тоже на вагу ложись… Брюхом. Та-ак! – Попков залез в кабину и продолжал оттуда командовать. Он включил мотор. – Ну, взяли. Р-раз два! Эй, поехала…

Мы подняли засевшее колесо, «газик» натянул трос, и грузовик медленно выполз на пробитую колею.

Попков собрал свой шанцевый инструмент, отвязал с колеса брезентовую куртку и спросил меня:

– Со мной поедешь или пересядешь к ним?

– А вы куда едете? – спросил я Ивана Макаровича.

– На Мади. Мазепу ищу.

– И мне он нужен, Мазепа. Подвезете?

– Пожалуйста.

Попков кивнул мне:

– Ну, бывай, помощник из конторы.

Так и не простил он мне «легкой поры».

Иван Макарович подал ему руку и сказал уже в «газике»:

– Орел… Сразу видно – мазеповской выучки.

Иван Макарович человек приятный, обходительный – светлая улыбка постоянно на его лице. И одет он как-то весело: светло-белые валенки, серое пальто, серый каракуль… И шутит как-то весело:

– Наши хозяйственники рупь в карман кладут, десять на дорогу бросают.

– Мазеповская выучка, – сказал я.

– Ты Мазепу не трогай… Он уже в счет будущего года работает. Мы подъехали к реке Бурлиту… Длинный бревенчатый мост, настланный по каким-то деревянным козелкам и по неокрепшему льду, местами перехлестывала вода, вырывавшаяся из промоин и трещин. Река кипела. Ехать по такому шаткому основанию было рискованно. Иван Макарович вылез из машины,